– быть насмерть раздавленным толпой провожающих на долгожданных похоронах Ильича? Оказалось, он хуже, чем мог вообразить наивный Дернятьев. Я, говорит, хотел бы помереть американской мученической смертью: отравиться несвежей жвачкой. От такого подлого преклонения перед Западом Дернятьева аж передернуло. Сначала справа налево. Потом наоборот. А ну, кричит, отдавай обратно стольник, который у меня давеча под честное слово занял. Нет тебе отныне моей веры, антироссийская морда!.. И опять не дали Сакердонычу договорить, все, что на сердце накипело, на собеседника выплеснуть. Это, замечает Раздударов, еще неизвестно, чья морда враждебнее нашему отечеству. Вот ты спроси меня: как я, Раздударов, живу? И я тебе отвечу по совести, как на духу: обыкновенно живу, через пень-колоду, как предки завещали. А что ты, Сакердоныч, на этот вопрос ответить можешь? Что капусту рубишь, чтоб налоги платить? И это по-русски?.. А я, встревает другой сосед, по фамилии Нибельмесов, принципиально не богатею, чтобы не иметь неразрешимых проблем с капустой, не знать, куда ее девать. И в долг, между прочим, беру у тебя, Сакердоныч, не из нужды, а все из того же принципа, – чтобы таким образом поставить свой бюджет перед свершившимся фактом дефицита, а совесть – перед печальной необходимостью хоть на что-нибудь решиться, иначе ты мне счетчик включишь, часть навара сдашь государству и будешь ходить, пыжиться, какой ты лихой патриот и несгибаемый государственник. Ну и кто после этого из нас кондовый россиянин: мы с Раздударовым, которые, подчиняясь противоречивой славянской натуре, то и дело поступаем вразрез с созерцательным складом наших характеров, или ты, – вечно правый, последовательный и аккуратный? У тебя вон голова, как дом советов, а у нас в живых и трезвых практически ни одной извилины не осталось. Перед тобой все дороги настежь: хочешь – в Думу, не хочешь – в бордель, а у нас всего два пути: либо с тоски подохнуть, либо сбежать на индейскую территорию, спасти Гекка Финна от скуки… Тьфу, сказал Дернятьев, опять вас, рожи германские, недобитые, на Запад понесло! Сказал, и как есть – весь выбежал вон из дома, чтоб не дай Бог в богомерзкий скандал не вляпаться, не дать клеветниками пищи для возведения напраслин.
Только вышел из парадной, а навстречу какой-то прямой потомок ходынских холявщиков, – идет, караковыми лохмами Каракозова потряхивает, сигареты стреляет. Дай, говорит, друг, закурить, а то, жалуется, курево стало, блин, дороже родины, любви и дружбы. Как, ужасается Дернятьев, всех вместе? Нет, окстится незадавшийся цареубийца, пока еще вроссыпь, выбирать приходится. Взглянул на Дернятьева, изменился в лице и сгинул, словно и не было его вовсе. Да как же не было, когда был, не соглашается Дернятьев. Посмотрел направо – никого. Взглянул налево – то же самое. Воззрился на небеса, а там облака с тлетворного Запад прямиком на нашу территорию плывут, на священные рубежи посягают. Подкосились ноги у Дернятьева, сел он на тротуар и заплакал.
Ох, тяжела ты, шапка мономаха!
Мысль
Как-то
