Испанский сон – 1. El sueño español. Нина Русанова

ты что-то подлила мне в него…

      Я смотрю в твои тёмные глаза и на тёмные тени под ними, на тонкий нос, нежные щёки и губы…

      Господи, ну почему именно я?

      Почему именно ты?

      Да что же это такое?

      Почему я не могу уйти? Мне же надо идти…

      …это потому, что у тебя кожа… такая гладкая… такая шёлковая…

      …и я глажу тебя… глажу… и ты как-то странно прижимаешься ко мне, медленно и томно извиваешься, поворачиваешься, опираешься, почти ложишься на туалетный столик перед зеркалом… и я глажу… глажу… твою спину, твои плечи, твои почти детские ягодицы, ноги… и снова спину…

      На левом боку у тебя какой-то странный рисунок – маленькие гладкие на ощупь и чуть выпуклые пятнышки – кружочки, сердечки, павлиньи глазки, «индийские огурчики»… небесно-голубого и бирюзового, тёмно-синего, нежно-салатового, травянисто-зелёного и светло-жёлтого цвета… как будто аппликация… никогда и ни у кого ничего подобного я не видел… красиво…

      Есть, правда, в этом что-то павлинье… и что-то от рептилии… змеи… Но мне нравится.

      Ты оборачиваешься… переворачиваешься… и теперь я замечаю, что рисунок переходит на живот, на левую его половину и на левую грудь… и я глажу рисунок… глажу твой бок… твой живот… держу тебя за талию… ты смотришь на меня выжидательно… грустно и требовательно одновременно.

      Умоляюще и повелительно.

      Томно и темно.

      Но я не могу. Не смею.

      Отчего-то мне хочется плакать.

      Но вместо этого я улыбаюсь:

      – Какая ты красивая, – пытаюсь перевести происходящее в другую плоскость. – Кто-то сегодня будет очень доволен, – кажется, у меня действительно получается плоско.

      Ты будто не слышишь.

      Смотришь, будто издалека, будто из какой-то своей глубины, видя и не видя меня.

      – Кто-то сегодня будет очень, очень доволен, а завтра – тем более, – гну я свою гнусную линию и глажу твою левую руку.

      И на ней тоже этот рисунок. И снова я улыбаюсь, вернее, пытаюсь улыбнуться. Наверное, это должно было бы как-то тебя ободрить. Или меня.

      Наконец ты, кажется, очнулась:

      – Кто – доволен? Кто-то, кто живёт в этом доме?

      Сам себе я сейчас противен.

      – Да, – отвечаю, но почему-то голос мой глупо срывается, и выходит как-то хрипло, сипло, почти без голоса, и это звучит до того… омерзительно жалко, что на душе у меня становится ещё гаже.

      Ты неопределённо, но мне кажется, что грустно и разочарованно… а может быть, даже зло… хмыкаешь, затем ещё печальнее, ещё темнее, чем прежде, совсем уже тёмным взглядом, смотришь на меня… и я наконец…

      …и я наконец целую её, твою левую грудь… потому что мне кажется, что так, с рисунком, она как будто одета и не так страшно… хотя всё равно страшно, как будто в омут… прикоснуться к ней губами.

      И после, я не знаю, как это получается, но ты, ты сама целуешь меня, и я тебе отвечаю.

      Мне не нравится: какой-то странный привкус… «Курила, пока мы ждали