Кайдзю-хоррор. Из России с ужасами. Олег Хасанов

Акирой Такарадой, звали актёра, прославившегося игрой в старой серии фильмов про Годзиллу. Настоящая фамилия японских туристов была Араи. Фельдшер Сафронова охарактеризовала Фуми Араи, как «девушку», хотя Фуми в этом году исполнилось сорок. Выглядела она действительно молодо.

      Если бы у Фуми оставались силы, она бы ликовала.

      «Получилось! – утомлённо думала она. – Получилось, чёрт подери, мы выбрались!».

      Фуми свернулась комочком на пассажирском сидении. Койск исчез в метели, будь он неладен. «Тойота Хайлакс» неслась по арктической пустыне. Фары подслеповато тыкались в снежную мглу, отвоёвывая несколько жалких дзё дороги. Впереди, сзади и по бокам копошился мрак. Тёмное небо опустилось низко-низко. Словно автомобиль не двигался, а застрял в рождественском шаре. Такой шар стоял на полке в квартире Фуми. Ей нравилось встряхивать его и любоваться искусственным снегом. При мысли о родном Саппоро, сердце сжималось.

      Рёхэй Араи впился пальцами в рулевое колесо. Бескровные губы шевелились. Захотелось обнять его, успокоить, но мышцы отказывались подчиняться. Фуми съёживалась, таяла в мужской куртке-милитари. Действие обезболивающих проходило, и боль простреливала руку до локтя, будто рука побывала в осином гнезде.

      – Всё хорошо, – прошептала Фуми и слабо улыбнулась брату.

      Он не ответил. За весь день он не проронил ни слова.

      «Мы поступили правильно», – подумала Фуми.

      За двойными стёклами автомобиля бушевал ветер. Двигатель был укутан одеялом, решётка радиатора проложена войлоком. Предосторожности соблюдены, зря Фуми боялась, что машина не заведётся, шины станут квадратными на морозе, что Койск не отпустит гостей.

      Араи неслись к материку. Фуми выискивала в метели очертания аэропорта. Конечно, крошечный аэропорт сегодня закрыт, а то они могли бы запрыгнуть в рейсовый АН-26 и дать дёру по воздуху. Пересадка в Норильске, и через семнадцать часов они бы вышли в Токио…

      Зимник скользил под колёса бесконечной лентой конвейера. Сотни километров пустоты, льда и камня.

      – Всё хорошо, – повторила Фуми, смыкая веки.

      Сон опустился на плечи тёплым тяжёлым пледом. Ей снилось бомбоубежище, зарешёченные лампы, испуганные люди, жмущиеся друг к другу. Лица в саже и пыли. Мама обняла Фуми, а Фуми обняла огромный и тугой мамин живот, защищая нерождённого братика (она уверена, что будет братик). Живот мамы – это тоже бомбоубежище.

      Дети хнычут на руках родителей. Соседский мальчишка посасывает хвост игрушки, прямоходящей пластмассовой черепахи. Фуми видела фильм, в котором эта черепаха летает и плюёт огнём. Фуми отворачивается от мальчика. Она думает, что папа остался наверху, и баба, и дед. Сквозь толщу бетона она слышит, как рушится деревня, и домики складываются под гигантской пятой. Как мир превращается в руины.

      Фуми проснулась от резкого толчка.

      Где мы? Уже приехали? Это Норильск?

      В белом