Южная сторона. Екатерина Алексеевна Ростовцева

для него чужим человеком, а он уже сделал столько, сколько некоторые люди не сделают за всю жизнь.

      В нашей параллели было три класса, и я, естественно, знал, в каких кабинетах они чаще всего занимаются. После уроков я пошёл искать в одном из них Тая, правда, я не знал, в каком именно классе он учился. Надо было мне его спросить. Но мы с ним снова столкнулись в коридоре. Оказалось, он тоже решил найти меня после занятий. На этот раз двое придурков за мной не увязались, поэтому мы наконец-то могли спокойно поговорить.

      –Спасибо, ещё раз. Повезло, что они тебя не нашли, иначе тоже стали бы приставать – сказал я.

      –Так они тебя постоянно достают?

      –Да, это из-за них я тогда потерялся. Они завели меня в лес, а потом убежали. Они пришли ко мне домой и наврали моей маме чего-то. Видимо, испугались, что я могу умереть там, вот и рассказали ей, где меня искать. Конечно же, себя они не стали выдавать, а сделали виноватым меня. А сегодня получили от директора, что мало повлияло на их поведение. Даже наоборот, они стали ко всем цепляться больше обычного.

      –Ну, хорошо хоть, что у этих хулиганов хватило ума маме твоей рассказать, иначе бы, и правда, ты там и остался… навсегда… – тут Тай сделал такое грустное выражение лица, что мне захотелось его обнять.

      Он говорил это с опущенными глазами, и, когда поднял их на меня, у него накатывались слёзы. Тут у меня случился мини-шок. Он был сентиментальным, даже слишком. Его выражение лица добило меня, и я не смог сдержаться. Я подошёл и крепко-крепко обхватил его руками. Тогда в полной мере ощутил, какой же он тощий и низкий, ниже почти всех девочек в нашем классе.

      В этот момент я вспомнил про Джесса и Рею. Решил, что можно его с ними познакомить, и дружить всем вчетвером. Проклинаю ли я себя за это решение? Безусловно. Я сожалею о многих вещах. Если бы я поступил иначе хоть раз, мы бы все были счастливы сейчас. А самое грустное то, что это бессмысленно. Нет смысла о чём-то сожалеть, ведь это ничего не изменит, и вдобавок будет разрушать тебя изнутри. Но я всё равно жалею, ведь больше мне ничего не остаётся. Лучше я буду заниматься саморазрушением, чем пытаться как-то поднять себе настроение, ведь я не имею права на это. Мне должно быть плохо, и тогда мне станет легче от осознания того, что я заслуженно страдаю. Но в этой схеме есть изъян. «мне станет легче» – это тут ни к чему. Надо что-то придумать, чтобы мне не становилось легче, наоборот, я должен испытывать боль беспрерывно, постоянно. Она должна поглощать меня полностью, должна охватывать мои конечности, разливаться по ним вверх к животу и груди, сковывать сердце, и со всей силы бить в голову, чтобы в ней не осталось ни капли рассудка, чтобы она перестала соображать и утратила способность мыслить. Я так хочу избавиться от этих мыслей. А раз мне станет от этого лучше, то я не буду этого делать, я продолжу думать о том, что мне сделать, чтобы боль никогда не прекращалась. И снова меня охватило уныние от того, что мне полегчало, ведь я нашёл решение. Это замкнутый круг, где мне запрещено чувствовать себя хорошо. Сложнее, чем кажется на первый