Почём грамм счастья?. Ирина Константиновна Анастасиади

что ты таращишь на меня глаза? – спросила она. – Можно подумать, что мы давно не виделись!

      Стасис с ужасом глядел на тонкую, феерическую фигурку, словно чудом возникшую в его мастерской. И слушал звенящий, как колокольчик голос девушки. Никакого чуда не произошло. Лела просто вошла в вечно открытую дверь мастерской.

      Они учились в одном классе ещё с гимназии, и вместе посещали кружок юных астрофизиков. Но никогда ещё Лела не проявляла интереса к его персоне.

      – Как только на Тиносе вырубился свет, я сразу поняла, что это дело твоих рук. И вот пришла! – спокойно продолжала она, словно её появление в его мастерской после полуночи было вполне естественным. – Ну, как идут исследования?

      – Если считать, что начальная стадия расширения Вселенной является областью, в которой господствуют квантовые процессы, – объяснил ей несколько шокированный юноша, – то они должны подчиняться принципу неопределённости Гейзенберга, согласно которому вещество невозможно стянуть в одну точку. Тогда получается, что никакой сингулярности в прошлом не было, и вещество в начальном состоянии имело определённую плотность и размеры. Характер пребывания материи в этом состоянии считаются неясными и выходящими за рамки компетенции любой современной физической теории. И… Собственно, на этих соображениях я и остановился.

      – Может, надо обратиться к процессам, правящим до момента взрыва? – предположила она.

      – А ты думаешь, я не пробовал? – задумчиво поскрёб он в затылке.

      – А я за тобой уже давно наблюдаю, – заявила она, оглядывая его малюсенькую тёмную мастерскую. – Занятно ты тут устроился! А технику что, сам смонтировал? Такого оборудования я в продаже не видела. Просто удивляюсь, каким образом тебе это удалось?!

      – Я и сам удивляюсь, – пробормотал юноша, покрываясь красными пятнами.

      В груди его что–то дрогнуло, сердце забилось, как раненая птичка. И сознание затопило неведомой сладостью. Он давно уже был влюблён в Лелу. Но никогда не посмел бы в этом признаться. Однако сейчас он вдруг почувствовал, что отныне не жить ему без этого светлого взгляда.

      – Отчего же ты всё молчишь и молчишь? – удивилась девушка. – Или тебе нечего мне сказать?

      – Мне кажется, я тебя люблю! – вдруг вырвалось у него из груди. – Всегда любил…

      Сколько всего ему хотелось высказать ей все свои мечты, все свои грёзы наяву. А тут – она – воплощение всего этого! Но слов Стасис не находил. Всю свою сознательную жизнь он делился своими мыслями с одним лишь своим попугаем. Друзей у него не было. Наука была всем его миром.

      – Да разве любовь ещё существует? – растерялась девушка. – Вот мои подружки считают, что любовь существовала когда–то, в античные времена, да со временем исчезла.

      – Не могла она исчезнуть, – решительно заявил юноша. И встряхнул длинными золотистыми кудрями, обвивавшими его бледное от вечного недосыпания лицо. – Такая сладкая боль, – и он приложил руку к месту, где