Идиот. Федор Достоевский

Вы так хороши, что на вас боишься смотреть.

      – И только? А свойства? – настаивала генеральша.

      – Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота – загадка.

      – Это значит, что вы Аглае загадали загадку, – сказала Аделаида, – разгадай-ка, Аглая. А хороша она, князь, хороша?

      – Чрезвычайно! – с жаром ответил князь, с увлечением взглянув на Аглаю, – почти как Настасья Филипповна, хотя лицо совсем другое!..

      Все переглянулись в удивлении.

      – Как кто-о-о? – протянула генеральша, – как Настасья Филипповна? Где вы видели Настасью Филипповну? Какая Настасья Филипповна?

      – Давеча Гаврила Ардалионович Ивану Федоровичу портрет показывал.

      – Как, Ивану Федоровичу портрет принес?

      – Показать. Настасья Филипповна подарила сегодня Гавриле Ардалионовичу свой портрет, а тот принес показать.

      – Я хочу видеть! – вскинулась генеральша. – Где этот портрет? Если ему подарила, так и должен быть у него, а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его видеть. Сделайте одолжение, князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите, что посмотреть. Пожалуйста.

      – Хорош, да уж простоват слишком, – сказала Аделаида, когда вышел князь.

      – Да, уж что-то слишком, – подтвердила Александра, – так что даже и смешон немножко.

      И та и другая как будто не выговаривали всю свою мысль.

      – Он, впрочем, хорошо с нашими лицами вывернулся, – сказала Аглая, – всем польстил, даже и maman.

      – Не остри, пожалуйста! – вскричала генеральша. – Не он польстил, а я польщена.

      – Ты думаешь, он вывертывался? – спросила Аделаида.

      – Мне кажется, он не так простоват.

      – Ну, пошла! – рассердилась генеральша. – А по-моему, вы еще его смешнее. Простоват, да себе на уме, в самом благородном отношении разумеется. Совершенно как я.

      «Конечно, скверно, что я про портрет проговорился, – соображал князь про себя, проходя в кабинет и чувствуя некоторое угрызение. – Но… может быть, я и хорошо сделал, что проговорился…» У него начинала мелькать одна странная идея, впрочем еще не совсем ясная.

      Гаврила Ардалионович еще сидел в кабинете и был погружен в свои бумаги. Должно быть, он действительно недаром брал жалованье из акционерного общества. Он страшно смутился, когда князь спросил портрет и рассказал, каким образом про портрет там узнали.

      – Э-э-эх! И зачем вам было болтать! – вскричал он в злобной досаде. – Не знаете вы ничего… Идиот! – пробормотал он про себя.

      – Виноват, я совершенно не думавши; к слову пришлось. Я сказал, что Аглая почти так же хороша, как Настасья Филипповна.

      Ганя попросил рассказать подробнее; князь рассказал. Ганя вновь насмешливо посмотрел на него.

      – Далась же вам Настасья Филипповна… – пробормотал он, но, не докончив, задумался.

      Он был в видимой