Какого лешего?!. Николай Шмигалёв

один-одинешенек сидел на престоле и как ни в чем не бывало лизал лапку.

      – Тьфу ты, бесово отродье! – облегченно вздохнул дьяк, осознав, что в глазах больше не двоится, и на всякий случай перекрестился.

      Рядом с дверью громыхнула, свалившись со скамьи, железяка. То домовой Кочерга, находившийся ближе остальных к выходу, упал в обморок от крестного знамения.

      – Святые подвижники! – подпрыгнул от грохота дьяк и, закрыв дверь, поспешил к себе в каморку. До ветру ему что-то расхотелось.

      Обождав немного, нелюди вылезли из укрытий.

      Теремной был окончательно расстроен последним инцидентом. Попасться на глаза человеку, хотя бы и пьяному – считалось очень плохой приметой среди тайного народца.

      – Все, братцы, расходимся по-быстрому, – без обычной заключительной торжественной речи Поставец распустил всех восвояси.

      На этой безрадостной ноте Большой сход был завершен.

      Когда пропели третьи петухи в совещательной зале было пусто и чисто, даже лужицы после водяных и те высохли…

      Глава 2. Ху из мистер леший

      На небе, по слухам, только и разговоров, что о небе и закате, а на земле, под землей и под водой весь тайный народец только и говорил об отлучении одного упрямого лешего от леса: чердачник обсуждал новость с огородником, садовничий делился мнением с гуменным, подколодник сплетничал с лесавкой. Кто-то жалел Бульгуна, кто-то во всем случившемся винил его самого. Доходило до споров и ссор. Две кикиморы, одна запечная, вторая болотная – кузинами друг дружке приходятся, зацепились языками, да разругались так что едва глаза обоюдно не по выцарапали. Болотная кикимора на сторону Бульгуна встала, а запечная его хаять навострилась. Насилу растащили задиристых полуночниц.

      Много чего всякие нелюди говорили, выражали разные точки зрения, но в каждой беседе прослеживалась общая канва, которая выглядела приблизительно так:

      «– Да, досталось Бульгуну на орехи!

      – Еще бы, врагу такого не возжелаешь.

      – Хм! Отлучить лешего от леса, это все равно что попа от церкви отлучить.

      – Тьфу ты, дуралей! Не поминай к ночи-то и так тошно.

      – Ну-у, тогда, все равно что бездомный домовой. Сойдет?

      – Вот, это верно подмечено, и даже хуже.

      – Ага! Жаль лешака!

      – Жаль! Ох как жаль!

      – Хотя, так посудить, сам во всем виноват.

      – Так уж и во всем?!

      – Сам посуди! Он перед теремным при всем честном народе сам зачал хорохориться? Сам! Законы природы не нами установленные критиковал сам? Сам! Значит и виноват во всем сам. Покаялся, повинился бы, с него бы как с гуся вода, а Бульгун сам на рожон полез, аки ведмедь бестолковый.

      – Так и он по-своему где-то прав.

      – Нехай свою правоту засунет куда подальше.

      – Ты чего это взъерепенился?

      – А чего он, того, кочевряжится. Стопарь, какой колобродник, и тот себя скромнее вел на сходе.

      – Ну, перегнул