Паргоронские байки. Том 2. Александр Рудазов

руках пять пальцев. Но ногтей нет… вместо них когти. Втягивающиеся, как у кошек. В спокойном состоянии почти незаметны, но если чуть напрячься – вылезают почти на длину фаланги. Забавное новшество… кажется, новшество.

      Потом она развернула крылья и вытянула хвост… так, а вот этого у нее раньше не было точно.

      Крылья оказались большими. Пока Лахджа лежала комочком, они были свернуты, и в складках осталась жидкая слизь. Теперь она падала вниз комьями, стекала по ногам и ягодицам… так, вот ягодицы точно стали больше. Лахджа была абсолютно уверена.

      И грудь тоже увеличилась. Глупо. Если у нее крылья, она должна летать. А значит, большая грудь снизит аэродинамичность.

      Ощупав себя со всех сторон, Лахджа выяснила, что фигурой ее не обидели. Она смутно помнила, что у нее и раньше с этим все было хорошо, но теперь все выпуклости стали еще выпуклее, а впуклости – впуклее.

      Но все же не до гротеска. Не до гипертрофии. Остались в разумных пределах.

      И пениса нет. Фух. Почему-то Лахджу вдруг встревожило, не появился ли он.

      Нет, из новых деталей появились только когти, крылья и хвост.

      Рогов нет. Странно. Почему-то подсознательно они ожидались. Хотя это хорошо, что их нет – совершенно бесполезные наросты, зря утяжеляющие голову и мешающие спать.

      И кожа… расчистив участок на руке, Лахджа увидела, что кожа теперь красивого серебристого оттенка. Будто состоящая из мельчайших чешуек. Очень шелковистая на ощупь, но явно прочнее человеческой.

      Выпрямившись во весь рост, Лахджа почувствовала внезапную тошноту. Поддавшись ей, она выблевала ком слизи. А потом еще один.

      Очистив внутренности от амниотической жидкости, она сделала первый, неуверенный шаг. Ноги слушались плохо, но слушались.

      – Кто я такая? – произнесла в пустоту Лахджа. – Мне кажется, я сейчас вспомню… но я не помню.

      – Ты моя дочь, – раздался мелодичный женский голос. – Новорожденная.

      – Твоя дочь?.. – подняла голову Лахджа. – А кто ты такая сама?

      – Я твоя мать. И мать бесчисленного множества других демонов. Все они – мои любимые дети, и теперь ты – одна из них.

      Голос был приятным. Очень величественным, но в то же время нежным. Он словно наполнял каким-то теплом, его хотелось просто слушать, как хорошую музыку.

      Мазекресс. В голове Лахджи всплыло слово и, чуть напрягшись, она вспомнила, что это имя. Имя Матери Демонов, некоронованной царицы Паргорона.

      – Что мне теперь делать? – задала вопрос в никуда Лахджа. – Куда идти?

      Но ответа не было. То ли Мазекресс утратила интерес к новорожденной дочери, то ли желала дать ей разобраться во всем самой.

      А Лахджа уже хотела есть. Как только она очистила желудок, ее накрыл зверский, мучительный голод. Она бы просто вцепилась зубами в окружающую со всех сторон плоть, в эту алую пульсирующую массу, но что-то ее упреждало. Лахджа смутно помнила, что этого делать нельзя, что все вокруг – всемогущий демолорд.

      Кусать его будет чертовской глупостью.

      В