Кировская весна 1936-1937. Дмитрий Ю

посмотрела на него и видит – он в праздничной одежде и весь взмок от пота, и тогда сказала:

      – Нет, Хоакин. Женщин там не будет. Мы женщин не убиваем. Зачем нам убивать женщин?

      Тогда он сказал:

      – Слава Христу, что женщин не будет! А когда же это начнется?

      Пилар ответила:

      – Как только священник кончит.

      – А священника – тоже?

      – Не знаю, – ответила она ему и увидела, что лицо у него передернулось и на лбу выступил пот.

      – Мне еще не приходилось убивать людей, – сказал он.

      – Теперь научишься, – сказал ему сосед. – Только, я думаю, одного удара будет мало. – И он поднял обеими руками свой цеп и с сомнением посмотрел на него.

      – Тем лучше, – сказал другой крестьянин, – тем лучше, что с одного удара не убьешь.

      – Они взяли Вальядолид. Они возьмут Авилу, – сказал кто-то. – Я об этом слыхал по дороге сюда.

      – Этот город им не взять. Этот город наш. Мы их опередили, – сказала Пилар. – Пабло не стал бы дожидаться, когда они ударят первые, – он не таковский.

      – Пабло человек ловкий, – сказал кто-то еще. – Но нехорошо, что он сам, один прикончил гвардейцев. Не мешало бы о других подумать. Как ты считаешь, Пилар?

      – Верно, – сказала она. – Но теперь мы все будем участвовать.

      – Да, – сказал он. – Это хорошо придумано. Но почему нет никаких известий с фронта?

      – Пабло перерезал телефонные провода, перед тем как начать осаду казарм. Их еще не починили.

      – А, – сказал он. – Вот почему до нас ничего не доходит. Сам-то я узнал все новости сегодня утром от дорожного мастера. А скажи, Пилар, почему решили сделать именно так?

      – Чтобы сберечь пули, – сказала она. – И чтобы каждый нес свою долю ответственности.

      – Пусть тогда начинают. Пусть начинают.

      Пилар взглянула на него и увидела, что он плачет.

      – Ты чего плачешь, Хоакин? – спросила она. – Тут плакать нечего.

      – Не могу удержаться, Пилар, – сказал он. – Мне еще не приходилось убивать людей.

      Большинство людей, что стояли на площади двумя шеренгами, были в этот день в своей обычной одежде, в той, в которой работали в поле, потому что они торопились скорее попасть в город. Но некоторые, не зная, как следует одеваться для такого случая, нарядились по-праздничному, и теперь им было стыдно перед другими, особенно перед теми, кто брал приступом казармы. Но снимать свои новые куртки они не хотели, опасаясь, как бы не потерять их или как бы их не украли. И теперь, стоя на солнцепеке, обливались потом и ждали, когда это начнется.

      Вскоре подул ветер и поднял над площадью облако пыли, потому что земля уже успела подсохнуть под ногами у людей, которые ходили, стояли, топтались на месте, а какой-то человек в темно-синей праздничной куртке крикнул: «Воды! Воды». Тогда пришел сторож, который каждое утро поливал площадь, размотал шланг и стал поливать, прибивая водой пыль, сначала по краям площади, а потом все ближе и ближе к середине. Обе шеренги расступились,