Стрекозка Горгона. Зимние квартиры. Елена Гостева

Милку, болгарскую красавицу, чтобы взоры мужчин не к ней одной были прикованы. Да куда там?! Не уговорить никак. Из-за двери выглядывает, Глашке помогает чай и кофе разносить, на большее не решается. А ведь ей, коль по графу вздыхает, нужно бы привыкать к общению с офицерами. Перед своим днём рождения Татьяна нарядила болгарку в парижское платье – розовое. Девица примерила, покрутилась перед зеркалом, сама от восхищения обмирала. На ней платье и сидело лучше, чем на Тане, к её смуглой коже розовый цвет очень подошёл. Кало, единственный из мужчин, удостоенный чести видеть красавицу в сём наряде, причмокивал от удовольствия. Потом, когда та, смущённая донельзя, убежала домой, долго восхищался и одновременно сестрицу отчитывал. Мол, сколько говорить, что Танюхе булок больше есть надо: а то тощая, муж, поди, весь исцарапался о её острые коленки. Милка на год моложе, а у той и плечи мягонькие, округлые, и грудь пышная: всё при ней, любо-дорого поглядеть, так и хочется прижаться.

      В сём наряде Милка, пожалуй, сумела бы очаровать графа Звегливцева, который на её страстные взоры почти не обращает внимания. Он и сам в смятении, не может в себе разобраться, размышляет, как ему вести себя с сестрой Мишеля Ириной Обручевой: попытаться ли занять возле неё место Красовского, иль это будет нечестно по отношению к памяти погибшего друга. Не до Милки графу. Зато Лужницкий оценил девицу, крутился возле неё, отпускал комплименты, однако, уяснив, что его обаяние не действует, и, подметив, на кого булгарка пламенные взоры бросает, отступился. Впрочем, шепнул Татьяне на ушко, что если б Милка сходила с ума по офицеру другого полка, он бы этого так не оставил, сумел бы переменить ход её мыслей. Таня улыбнулась недоверчиво, и Всеволод Аркадьевич объяснил:

      – Посудите сами: с кем мы имеем дело? С девицей, что до смерти боится турок. Со страху, поверьте – со страху и только! – её сердце воспылало любовью к мужчине самому, на её взгляд, сильному. Ищет защитника! Защитник в представлении булгарской крестьяночки непременно должен быть высоченного роста с богатырским размахом плеч. Вот и сохнет по нашему Илье Муромцу. Стоит продемонстрировать, что мужчина не столь богатырского телосложения способен защищать не хуже, и она переменит мнение.

      Таня сделала вид, что поверила. Лужницкому, записному столичному донжуану, непросто признать, что здешняя красотка вздыхает не по нему, опытному и очень даже привлекательному.

      В целом, изменения в гостиной в часы приёмов небольшие. Господа офицеры всегда собираются вечерами в этой самой просторной комнате первого этажа. Только в обычные вечера они, наигрывая какие-нибудь мелодии или вычерчивая что-то, не смущаясь, появляются здесь без сюртуков, в рубашках с расстёгнутым воротом и турецких шлёпанцах на босу ногу, а в дни, когда сия комната превращается в салон,– только при полном параде. И уже ни-ни, никаких вольностей в одежде, китель и офицерский шарф обязательны! В обычные дни Таня пробегает мимо них раз тридцать, они и головы не повернут, а в «салоне» стоит лишь ей встать, как все офицеры вскакивают,