Жизнь прекрасна, братец мой. Назым Хикмет

что тебе запомнилось из этих стихов?

      – Единственная строчка. «В какую гавань держит путь стомачтовый тот корабль?»

      – Почему тебе запомнилась именно эта строчка?

      – Из-за мачт.

      Измирский профсоюз железнодорожников закрыли. А все его правление, и Хюсню в том числе, допросили и выпустили.

      Тем временем прошел месяц. За этот месяц я ни разу не выходил из хижины. В какой-то момент перестал даже ходить на собрания. Перечитал все книги, оставшиеся от Зии. В газетах читаю даже объявления. Пытался рисовать, нарисовать стомачтовый корабль, но не смог.

      Измаил медленно расставил на столе принесенную снедь, а затем повернулся к Ахмеду.

      – Наши, – сказал он, – в Бурсе начали выпускать газету «Товарищ».

      – Как это? Когда?

      – Еще до арестов. Я сегодня узнал.

      – Понятно. А потом?

      – Ее закрыли…

      Когда Ахмед собирался в Измир, соратники-стамбульцы сказали ему: «Ты подготовишь помещение для тайной типографии, но только помещение. Остальное сообщим тебе потом». Теперь Ахмед понял, почему товарищи сказали ему так. Используя до конца легальные возможности, они собирались выпускать газету «Товарищ». Хорошо, но, пока они пользуются легальными возможностями, разве не стоит для нелегальной типографии запастись бумагой, шрифтами, чернилами, станком и прочим необходимым? А теперь вот мы застряли здесь с этой пустой ямой. Неужели наши понадеялись на конституцию? Разве турецкие буржуи когда-то считались с какой-то там конституцией? Когда вспыхнуло курдское восстание, только мы написали: «Это не простые разбойники». Только мы писали: «Земли курдских беев и шейхов нужно немедленно раздать курдским крестьянам». Только мы писали: «Если в этом восстании замешаны англичане и сторонники халифата, только так можно уничтожить их дело на корню». Только мы писали: «Между турецким и курдским народами не должна пролиться кровь». Писать-то писали. И что?

      Измаил, словно прочитав мысли Ахмеда, произнес:

      – Головорезы будто поклялись извести нас под корень, братец мой.

      – А ты как думал? Наши эфенди давно утратили революционный дух. По крайней мере, на восемьдесят процентов. Это нужно осознать, черт побери.

      Если бы все происходило десять лет спустя, то есть в 1935 году, Зия мог бы привести Измаилу живой пример, чтобы доказать справедливость слов Ахмеда.

      «Измаил, – мог бы сказать Зия, – знаешь, кого я вчера случайно встретил? Одного депутата, который в 1925 году выполнял должность судьи в анкарском “Суде независимости”. Я этого субчика спрашиваю:

      – Что вы десять лет назад с нами не поделили?

      Он хитро взглянул на меня и ответил:

      – Дорогой мой Зия-бей, вы сами себе накликали неприятности. У меня два поместья. Если бы мы раздали курдским крестьянам деревни курдских беев, то и наши бы мужланы земли попросили. Прецедент был бы создан, дорогой мой Зия-бей, прецедент…»

* * *

      Ахмед, опершись о стол, встал:

      – Я поеду в Стамбул, Измаил.

      – Ты с ума сошел, братец?

      – Надо