Волки и медведи. Фигль-Мигль

чего?

      – Ну не гонят, так брагу какую-нибудь бодяжат. На рожи полюбуйся.

      Мы стояли лагерем за околицей, откуда казалось, что деревня оживает только для пожара или пьяного буйства. Должны же они были чем-то заниматься, как-то функционировать, добывать пропитание себе и животным, если здесь были животные кроме собак, чьи безумные от побоев и ярости голоса хрипло били сквозь щели заборов в ответ на удар палкой, которым каждый проходящий считал нужным наградить забор соседа.

      Но не то чтобы вдоль этих заборов сновали туда-сюда. Угрюмо таясь, сидела деревня по домам, и Фиговидец, надо думать, прилагал титанические усилия, чтобы не воображать в красках, что происходит там, где снег перед крыльцом жёлт от мочи, а за снегом – покосившееся крыльцо, а за крыльцом – неровно пригнанная дверь, а за дверью – ад.

      Неправильно думать, что люди, которые не стыдятся ссать с порога, не стыдятся вообще ничего. Они не разговаривали при нас, а с нами говорили как клоуны. Они пытались воровать, но не все, редко и как-то вяло, и схваченные безропотно принимали кару – а потом бахвалились, что у барей удар комариной лапки. Для любых моральных обязательств здесь не было ни вчера, ни завтра. Их отношение к нам покоилось на неотрефлектированном, но каменно-твёрдом чувстве, что «баря» должны «хрестьянам» по самому порядку вещей. При этом баря, нелепые высшие существа, имели право требовать, а хрестьяне – низшая, но избранная раса – пропускать требования мимо ушей.

      – Резервацию здесь надо строить, а не новый порядок, – сказал я Грёме.

      – Вот так Город про наши провинции думал, – сказал Грёма.

      – И разве плохо получилось?

      Сергей Иванович осуждающе поджал губы. Можно подумать, он сильно прогадал, родившись на районе.

      Нас вышли провожать в полном составе: Молодой велел согнать всех, кто стоит на ногах и не стоит.

      – Не скучай, дяревня, вернусь, – гоготнул он. – Чтобы амбары были готовы и дом под администрацию. Сысойка! Место тебе показали?

      – Так этта, – оказал Сысойка, – зима ж?

      – Вот и стройте по прохладце. – Молодой сплюнул. – А то я могу спалить вас оптом и сам спокойно на ровном построиться.

      – Ничего, – сказал Грёма с оптимизмом. – Мы вас цивилизуем. Научим читать, считать и имперскому катехизису.

      Взволнованный тем, что удалось гладко выговорить это прекрасное слово, он обернулся к Фиговидцу.

      – Нет, Сергей Иванович, – сказал Фиговидец. – Деревня и просвещение по сути своей взаимоисключающие вещи. Где есть одно, там нет другого.

      – Не выбор вообще, – отрезал Сергей Иванович. – Будет, значит, не деревня, а сельский быт.

      – Ага, – сказал Молодой, – ландмилиция. Ты, Грёмка, сперва маршировать их обучишь или подтираться?

      – Не лезь ко мне, урод. Сам пальцем подтираешься.

      – Господа мои!

      – Нет, – сказал Фиговидец. – В путь, в путь, срочно.

7

      Почему-то я ожидал, что Фиговидец заинтересуется Иваном Молодым. Молодой был в ярких красках представитель той могучей породы скотов, которая неизменно зачаровывает рафинированных