Девичьи сны (сборник). Евгений Войскунский

человек смотрели! У нас дворе Абрамян живет, Армаис. Я ему ни-ког-да не пущу! А Пашаев Ахмед? Пажа-алста, заходи, садись, чай пьем, нарды играем…

      – Твой Ахмед третий день не приходил, – вставила Галустянша. – Его сын теперь – Народный фронт.

      – Народный фронт, Народный фронт, – проворчал старый бурильщик. – Что он хочет?

      Тут я сказала, что не знаю, чего хочет Народный фронт вместе с сыном Ахмеда, еще раз извинилась, попрощалась и ушла.

      Конечно, все это я хорошо знала – имею в виду жизнь нашего двора, потому что она, как и в каждом старом бакинском дворе, была полностью открыта взгляду. Все знали всё обо всех. Знали, в частности, что у Галустяна несносный характер, который умеет выдерживать и как-то уравновешивать только добрейшая Анаит Степановна, а вот двое их сыновей не выдержали, рассорились с отцом, уехали куда-то, не то в Ростов, не то в Краснодар. Ладил с Галустяном пенсионер Ахмед Пашаев с первого этажа, бывший механик, многие годы плававший на судах Каспнефтефлота. Оба они были страстные нардисты. Каждый день в галустяновской галерее громоподобно стучали шашки нардов, и были слышны выкрики игроков: «Шеши-чахар – столько мне надо!» или «Опять ду-ёк, тьфу!» И весь двор слышал, как они орут друг на друга по-русски и по-азербайджански, ссорятся, смеются, подначивают.

      Знали во дворе, что Фируза-ханум, железнодорожная кассирша, вдова заведующего овощной базой, имеет богатых поклонников, шикарно одевается и ездит в турпоездки то в Венгрию, то в ГДР, то куда-то еще. Знали, что к учителю математики Ривкину с третьего этажа, тихому косоглазому человеку, ходят частные ученики – без них он вряд ли сумел бы прокормить больную жену и двух дочерей. Знали, что Армаис Абрамян с первого этажа был не только скромным бухгалтером Заготзерна, вечно в мятом пиджачке и стоптанных туфлях, но и невероятным богачом, может, миллионером: говорили, он владеет пуговичным цехом, не значащимся ни в каких государственных реестрах.

      Словом, это был обычный бакинский двор, я тут родилась и выросла и, куда бы ни забрасывала меня жизнь, оставалась частицей этого двора, этого мирка. Да и почему, собственно, мирок? Целый мир это был со своим сложившимся бытием.

      Моя дочь встретила меня ворчанием. Почему так долго ехала… ей давно надо бежать на работу, там ждет представитель заказчика… Олежка сегодня жутко капризен… скорей раздевайся, пойди расскажи ему, как дедушка бомбил Берлин…

      Пришлось сделать усилие, чтобы сдержать себя. Чтобы моя раздражительность не схлестнулась с Нининой. Что-то у нас всех пошаливают нервы. В воздухе, что ли, которым мы дышим, разлито нечто вредоносное?..

      Олежка, с обвязанной шеей, сидел, поджав ноги, в старом штайнеровском кресле и листал книжку с картинками. Я подсела, уткнулась губами в его теплую белобрысую голову – ах, вот оно, мое отдохновение, радость моя…

      – Ба-а, а почему колобок от волка ушел?

      – Потому что он круглый, катится.

      – А волк бегает быстро! Волк его догонит.

      – Не догонит, родной. У тебя горлышко болит?

      – Не. А лиса?