Ледяной ксилофон. Проза XXI века. Марина Зайцева

не было намерения красть это одеяло. Но раз теперь так случилось, не бросать же его где попало. Да и потом ведь ещё где-то придётся ночевать… А ночи здесь, как сделала она не очень радостное открытие, под утро очень холодные.

      Девчонка жила в семь тётки – родной сестры по матери. Она опять провинилась перед тёткой и её мужем. Все её провинности заключались в том, что плохо следила за двумя детьми тётки, которые были младше её. Что упустила на плите молоко для каши, что не вовремя постирала их мокрые штаны…

      И вообще, что строптива, упряма и слишком независима. Нет, чтобы быть тихой, покорной, послушной – быть благодарной, что тебя приютили, а не сдали в детдом. И вообще, что была здесь лишней, никому не нужной. Мать у неё заболела и умерла три года назад. Но в детский дом ее почему-то не сдали. Может, потому что девчонка получала за мать приличную пенсию…

      Когда ей доставалось от тётки прутом или свёрнутым вдвое ремнём – это она ещё как-то терпела. А вот когда тёткин муж пытался поднимать на неё руку – уже было слишком! Этого её независимая натура терпеть никак не могла. Оттолкнув его и грубо огрызнувшись, она убегала подальше и надолго – лишь бы не видеть его противную ненавистную, вечно пьяную рожу.

      Постоянный, промах, который она совершала, состоял в том, что она никогда не успевала взять с собой хлеба. Ведь её побеги были не запланированными и неожиданными. Девчонка научилась терпеть голод по нескольку дней. Летом было хорошо. Тогда она ела ягоды, орехи, знала, какие съедобные грибы можно есть. А воды в ручьях и речках тоже всегда было вдоволь – где она пила и купалась. Возвращалась домой она лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу от голода. Когда как-то сама собой притуплялась боль от несправедливо причинённой обиды.

      * * *

      На третий день ее выследили-таки в соседнем лесу вездесущие местные мальчишки. Она попыталась от них убежать, но ей было жалко бросить одеяло. Краем сознания она понимала, что оно чужое, и его надо будет вернуть. Конечно, тягаться в скорости с ними, держа на плечах одеяло, она не могла. И, наконец, под победное улюлюканье и крики их злорадной своры:

      – Воровка! Воровка! – Была припёрта спиной к мохнатой старой ели. Лера, окружённая плотным кольцом из шести бдительных сверстников, посрамлённая, с понурой головой – по-прежнему держа на плечах злополучное одеяло, – медленно плелась к посёлку, где её уже ждала разъярённая тётка со свёрнутым вдвое ремнём в руке, и толпа соседей по бараку. У кого-то из них она ещё позавчерашней ночью стащила с верёвки одеяло.

      Тётка хотела, как всегда, совершить экзекуцию, над преступницей, но сделать ей этого как раз не дала хозяйка украденного одеяла. Она хотела просто забрать его – раз вещь нашлась, и закончить всё дело миром. Но тётка не отдала одеяло, сказала, что сама отведёт воровку в поселковое отделение милиции. Но как вещественное доказательство возьмёт его с собой.

      И процессия