Повести. Senilia. Иван Тургенев

я пропустил: эта штука по манере принадлежит уже ко второй части; да из «Ночи на Брокене» я кое-что выкинул)… когда я кончил, когда прозвучало это последнее «Генрих!» – немец с умилением произнес: «Боже! как прекрасно!» Приимков, словно обрадованный (бедняк!) вскочил, вздохнул и начал благодарить меня за доставленное удовольствие… Но я не отвечал ему: я глядел на Веру Николаевну… Я хотел услыхать, что она скажет. Она встала, подошла нерешительными шагами к двери, постояла на пороге и тихонько вышла в сад. Я бросился за ней вслед. Она успела уже отойти несколько шагов; платье ее чуть белело в густой тени.

      – Что же? – крикнул я, – вам не понравилось?

      Она остановилась.

      – Можете вы оставить мне эту книгу? – раздался ее голос.

      – Я вам ее подарю, Вера Николаевна, если вы желаете иметь ее.

      – Благодарствуйте! – отвечала она и скрылась.

      Приимков и немец подошли ко мне.

      – Как удивительно тепло! – заметил Приимков, – даже душно. Но куда жена пошла?

      – Кажется, домой, – отвечал я.

      – Я думаю, скоро пора ужинать, – возразил он. – Вы превосходно читаете, – прибавил он погодя немного.

      – Вере Николаевне, кажется, понравился «Фауст», – проговорил я.

      – Без сомнения! – воскликнул Приимков.

      – О, конечно! – подхватил Шиммель.

      Мы пришли в дом.

      – Где барыня? – спросил Приимков у попавшейся нам навстречу горничной.

      – В спальню пойти изволили.

      Приимков отправился в спальню. Я вышел на террасу вместе с Шиммелем. Старик поднял глаза к небу.

      – Сколько звезд! – медленно проговорил он, понюхав табаку, – и это все миры, – прибавил он и понюхал в другой раз.

      Я не почел за нужное отвечать ему и только молча посмотрел вверх. Тайное недоумение тяготило мою душу… Звезды, мне казалось, серьезно глядели на нас. Минут через пять явился Приимков и позвал нас в столовую. Скоро пришла и Вера Николаевна. Мы сели.

      – Посмотрите-ка на Верочку, – сказал мне Приимков.

      Я взглянул на нее.

      – Что? ничего не замечаете?

      Я действительно заметил перемену в ее лице, но, не знаю почему, отвечал: – Нет, ничего.

      – Глаза у ней красны, – продолжал Приимков.

      Я промолчал.

      – Вообразите, я пришел к ней наверх и застаю ее: она плачет. Этого с ней давно не случалось. Я вам могу сказать, когда она в последний раз плакала: когда Саша у нас скончалась. Вот что вы наделали с вашим «Фаустом»! – прибавил он с улыбкой.

      – Стало быть, Вера Николаевна, – начал я, – вы теперь видите, что я был прав, когда…

      – Я этого не ожидала, – перебила она меня, – но Бог еще знает, правы ли вы. Может быть, оттого матушка и запрещала мне читать подобные книги, что она знала…

      Вера Николаевна остановилась.

      – Что знала? – повторил я. – Говорите.

      – К чему? Мне и так совестно: