Дорогая буква Ю. Игорь Шестков

друга, который обиделся на мой отъезд и прекратил со мной отношения (знай, мол!), пятый для… Всего, для начала, заказал десять книжек журнала. И жду и жду.

      Нетути. Звоню – глазам напротив. А они мне отвечают – наш журнал, извините, издание виртуальное, не бумажное… Вы, – говорит, – не поняли… Может быть, когда в будущем… Того… Напечатаем. И слышу я на другом конце звонкий девичий хохот. Вот так гундосых и учат, как говорили в застойное время.

      Вы умеете сердиться! А я умею сердить. Ваши тексты из металла, зубам больно, мои из теста. Специально недопечённого.

      Поймите, из меня критик или читатель, как из говна пуля. Застреваю на первых же словах, застреваю на согласованиях, читать мне больно, как языком по наждаку елозить.

      Не люблю молочную московскую поэзию! Прокисает, когда на подоконник поставишь… На свет.

      Я писал о хвостах образов, а у вас тут – их веснушки, родимые пятна и шрамы, шрамы… Страсти-мордасти. Высоко залетели!

      Залезайте лучше под кожу, вы, певец сукровицы!

      …

      Почти две недели торчал в Иерусалиме. Фотографировал для выставки. Достали меня и спесивые евреи, и злые арабы. Пришел в ярость – написал на Золотых воротах (замурованных еще в седьмом веке) старого города короткое русское слово. Ничего умнее из себя выдавить не смог. Обратился так и к арабам, и к евреям, и к Мессии. Написал карандашом, мелко, чтобы Мессия все-таки не прочитал. Случайно.

      …

      Отлетев и погрузившись (эмиграция), теряешь дыхание, и ясный смысл в голове тухнет. Надо денек в барокамере посидеть, а то кислород в легких и в мозгах закипает.

      Вы написали про Р. правильно. Отсутствие поэзии, этого прелого горького листа, который нам так дорог… Бездушие, мертвенность – хороших текстов. Трупный яд – концептов и других красивых слов, призванных морочить читателю голову. Точка, точка, запятая… Р., действительно, не грибница, а камень. Если страницу его текста потрясти, все словеса и буковки, как сухие муравьишки с нее слетят. Ни слезинки, ни жиринки не останется.

      …

      Тема моей жизни.

      Бегство живого в потустороннее. В общество людей, ставших словами. Отторжение от группы. От коллектива. Вон из людского потока, из нормальности, из города, из страны, а потом и из реальности. Шаг в потустороннее.

      Спрятаться в потустороннем. Убежать от рутины, от всепроникающей вульгарности вещей и людей. От их плотского запаха. Спрятаться в потустороннем, уйти, дать оставшимся возможность занять твое место, позволить их железным челюстям разгрызть кость реальности, вылакать кровь твоей современности. Скрыться в пустоту…

      …

      Текст П-ва демонстрирует симпатичный инфантилизм москвичей. Птолемеевское сознание. Он заставляет богов и духов крутиться вместе с Москвой, летать вокруг провинциальной звездочки, мчаться вместе с ней в бессмысленной пустоте вселенной. Нелепо приписывать нечто месту и времени. Суть существования – вечное ускользание. И от нашего места в пространстве и от нашего времени. И от богов, тщетно взывающих к нам из-за стенки аквариума…

      …

      О