Гарпия. Генри Лайон Олди

никто в это время не смотрел на Яцека Деггеля, который провожал экзорцистов странным, остановившимся взглядом. Не может, не должен так смотреть мальчишка, которому не исполнилось и шестнадцати; сопляк, в восхищении чуть не извертевшийся на пупе: я!.. студент!..

      – Не смейся над бесами, – сказал мальчик, и Хулио подавился заготовленной остротой. – Иначе они посмеются над тобой.

      Когда-то семейство Деггелей знавало лучшие времена. Яцек этих времен не застал, но много слышал о них от бабушки. Долгими зимними вечерами, забравшись под теплое стеганое одеяло, украшенное, как и все белье в доме, красивым вензелем, мальчик внимал историям – о славных деяниях предков, о былом величии и богатстве рода, о знатных гостях и блистательных приемах.

      Рассказы украшали реальность, как привявший цветок – лохмотья нищенки.

      Родился Яцек в ветхом деревянном домишке на окраине Лотрены. Огород за домом, пыльная улочка за окном, редкие походы в лавку. Мать с утра до ночи пропадала в ратуше – на ее скудное жалованье архивариуса жили три человека. Отца Яцек не знал. Мать говорила, что отец был полковником и погиб в сражении. Чопорная бабушка со скорбно поджатыми губами, пропалывая капусту или прибираясь по дому, надевала полотняный фартук и белые перчатки, застиранные до дыр. Злословие соседок Эмма Деггель молча игнорировала – и те в конце концов отстали от нее.

      Скучно бросаться дерьмом, не видя результата.

      Бабушка всегда ходила с прямой спиной, гордо подняв голову. Внук старался ей подражать. Выходило не очень, но он старался. Статус нетитулованных нобилитов, если честно, более чем скромный, представлялся малышу графской – королевской! императорской! – короной. Предок Заслав, которого герцог д'Лариньоль пожаловал дворянством, был для Яцека героем. Стычка с вражеским отрядом, где отличился Заслав – величайшей битвой всех времен и народов!

      Что уж говорить о крошечном поместьи Деггелей к северу от Лотрены, проданном за долги? Мальчик ни разу не видел поместья, но воображал себе дворец из сказки. Множество слуг, одетых в ливреи, фамильные угодья простираются на сотни лиг… Возвращаться из мира грез в сквозняки убогого жилья было ужасно!

      К пяти годам, благодаря стараниям бабушки, Яцек научился бегло читать. С этого момента он попал в кабалу, вынужден ежедневно штудировать историю своей семьи, увековеченную на пожелтевших от времени страницах – тяжеленный фолиант в переплете из телячьей кожи стоял на почетном месте, в шкафу под стеклом. История обрывалась за два года до рождения Яцека: именно тогда у Деггелей закончились деньги на оплату семейного биографа.

      Надо отдать бабушке должное: она, как могла, пыталась дать внуку всестороннее образование. Чтение и каллиграфия, арифметика и история, два иностранных языка – все, что знала сама, Эмма Деггель передавала мальчику, видя в нем единственную надежду на возрождение их облетевшего, подрытого свиньями генеалогического древа.