Желтеющая книга. Алёшка Емельянов

корёжа себя алкоголем,

      поёт, увлекается буйством, стучит

      безножный Серёжа, почти уже голый,

      блюёт и сморкается, немо кричит.

      Как сущность животных, такой многомордый:

      от волка до слизня, от пса до быка…

      Наводит на скучность, и вовсе не гордый.

      Пропил втихомолку всё до пятака.

      Сума и поганство вокруг куролесят,

      а очи сплелись в одурённый моток.

      Цинга и нищанство который уж месяц.

      Дни, ночи слились в охмелённый поток.

      Он много забыл, или вытекло влагой.

      Былой семьянин и трудяга, и друг.

      Дурного попил… Спит теперь под бумагой.

      Больной санньясин, бедолага средь мух.

      Они лишь верны ему, хитрые твари,

      грязи потакают и течам меж ног.

      Следы изрыганий и плесени, гари.

      Влас гидры свисают на плечи, как мох.

      Не тронута только одна лишь икона.

      Неробкий туман оцепляет и сны.

      Не понята суть среди дна, сквозь икоту,

      что лёгкий дурман окривляет до тьмы,

      вино раздевает, кручинит и слабит,

      и не воздаёт, увлекает с собой,

      оно растлевает, не чинит, а грабит,

      и всё раздаёт, утекая само…

      Обилие худого

      Обилие боли, тоски и несчастий,

      моря из обид, одиночества лет

      средь малых ручьёв облегчений и счастий,

      и капель веселья, надежд на Земле.

      Всеместность безделья и лести хвалебной,

      и пенные морды, разлады и мрак,

      безводье, безъягодье, лень и бесхлебье,

      во многих вселились чахотка и рак.

      Безлётные перья, озноб протыкает,

      бесплодия в душах, умах и телах.

      Все прежние узы себя размыкают.

      Бессчётные мысли сгорели дотла.

      Пусты урожаи и дупла, и гнёзда.

      Линяют животные, кожей блестя.

      Ссыпаются листья и перья, и звёзды,

      и белые тучки, пуховьем летя.

      Тернистые рощи, дубы из печалей,

      засилье сомнений и бед, темноты

      и страхов, охотничьих жадных пищалей.

      Внутри лишь опушка с цветком доброты…

      И сей островочек с тобой населяем,

      пускай под дождями, ветрами, зверьём.

      В себя я надежду всё больше вселяю,

      что лес мы исправим, коль будем вдвоём!

      Просвириной Маше

      Цветастые искры

      Ой, это салют или Зевс так кончает

      на всю негритянку лохматую – ночь,

      и звёздами акт под луной завершает,

      шлёт семя на простыни тихие, прочь?

      Иль это Гефест наковальню таранит

      огромнейшим молотом, лупит, куёт,

      а пар облаков от железа туманит,

      как только в озёра его окунёт?

      Иль это разбросы гуашевых красок,

      что