Слава России. Елена Владимировна Семёнова

Полюбилось князю зрелище, как русский богатырь руками мечи да копья ломает, как двух коней удержать способен в могучих руках своих, как ни один из собственных батырей его не может совладать с ним. Так прошел год. Но, вот, раздалось всем окрестным с Русью племенам знакомое:

      – Иду на вы!

      Так объявлял о походах своих славный и необоримый киевский князь Святослав! Войско его всякому войску войско! Не сброд в нем, но богатыри отборные, своему князю под стать! Не ведали они ни поражения, ни страха, как не ведал их Святослав. Он как будто уже рожден был с мечом в руках и на добром коне, и перунов дух почил на нем. Вся жизнь князя проходила в походах. Он спал на конском потнике, положив под голову седло, а ел испеченное в углях мясо, не беря с собой котла и не варя похлебки. Славная битва да богатая добыча – вот, чем жили русский князь и его рать. Страх неведом был этим людям.

      – Не посрамим земли русской, ляжем костьми! Мертвые сраму не имут! – в самых отчаянных положениях возглашал славный воитель и… попирал смерть копытами своего коня!

      Весть о приближении Святослава всколыхнула кочевье! Знали они о необоримости удалого русского князя и вскоре испытали ее на себе. Печенеги были обращены в бегство, их шатры преданы огню, а пленники обрели, наконец, свободу.

      Как и печенежский князь подивился Святослав на Дружину Всеславича и приблизил его к себе. С той поры отца Первуша почти не видал, ибо пропадал он в дальних походах со своим князем, покрывшим себя великой славой во многих языцех. Хотел бы и Первуша мужествовать с ним да не вошел еще в лета о ту пору, как ушел отец в последний по времени поход.

      Основался князь с ратью своею в земле Болгарской и возжелал остаться в ней, как в стране, взятой им самолично, а не полученной по наследству, и как туда все богатства, все добро со всех концов света стекалось. В Киеве же оставил он править старуху-мать при малолетних княжичах.

      Стиснул Первуша кулаки, не отводя взгляда от вражеских шатров. Ну, как раздалось бы теперь победоносное:

      – Иду на вы!

      Прочь бы побежали поганые, не дожидаясь расправы! Они оттого лишь и осмелели так, что прознали о дальнем отсутствии необоримого князя, решили, что некому теперь защитить стольного града!

      На ступенях лестницы, ведущей на крепостную стену, раздались шаги. Старая княгиня вместе с внуками и приближенными поднималась, чтобы собственными глазами видеть осадившего ее город врага. Такое восхождение совершала она всякий день, долго-долго смотрела в почерневшие степи…

      Перед этой всемудрой женою склонялась уже долее полувека вся Русь. И Первуша не мог унять сердечного трепета, когда видел ее. Было ей теперь без малого 80, но стан ее сохранил доселе прямоту и стройность, а походка величественность. Взгляд глубоких, зеленоватых глаз не утерял прежней зоркости, а разум остроты. Неколебимой осталась и воля ее, воля, силой которой собрала она воедино все русские земли под властью Киева.

      – Если не будет подмоги, придется отворить ворота, – донесся до Первуши голос одного из приближенных княгини. – В городе не осталось запасов, люди изнемогают от жажды, еще немного, и начнется мор.

      Голод уже сдавил свою костлявую руку на горле Киева, и Первуша хорошо знал это, частенько бывая в городе.

      – Лучше всем умереть от голода, чем сдаться в полон поганым! – возразил воевода. – Тем более, с нами княгиня и князья! Святослав не простит нам, если мы не убережем его мать и сыновей!

      Сама княгиня молчала, опершись ладонями о крепостную стену, точно не слыша разгоревшегося подле нее спора. Лишь изредка гладила она по голове младшего внука, Владимира, жавшегося к бабке.

      ***

      Быстро пролетел век! Казалось бы, совсем недавно было? Двенадцатилетняя девочка Прекраса, выросшая в окруженном дивной красоты лесами псковском погосте, обрядившись в братнюю одежу бежит к реке и, проворно вскочив в ладью, отплывает от берега…

      Река… Реки… Русь – страна озер и рек! Всю ее можно пересечь водными путями! Настанет время, и пересечет ее Прекраса, и в каждый дол доплывет ее ладья, и в каждой стороне узрят ее становище, и путем из варяг в греки достигнет она до самого Понтейского моря, а через него, мятежное и лишь Божией воле покоряющееся, до самого Царьграда…

      Тогда, на Псковщине, и не снился девочке Царьград, хотя и манили странствия и неведомые долы, манила эта чудная река, и хотелось узнать, где конец ей, и что на том конце? Поглядишь вперед – кажется, что река кончается там, где начинается небо, откуда в ранний час выныривает солнце. Но плывешь, плывешь – а конец все отдаляется! Нет конца! Или все-таки есть? И чудилось, что должен на том конце быть удивительный, невиданный край! Может быть, тот самый Пресветлый Ирий, где, как сказывают волхвы, живут боги? Доплыть бы! И хоть одним глазком взглянуть!

      Неутомимы руки обряженной мальчиком путешественницы, быстро скользит по серебристой глади ее ладья…

      – Эй, рыбарь! – слышится вдруг с берега молодой сочный голос.

      Богато одетый юноша в алом, шитом золотом плаще, машет рукой, призывая к себе.

      Прекраса причалила.

      – Почто