Дурные правила. Николай Александрович Ткаченко

бровей, Юсупов презрительно ухмыльнулся, дав понять, что был лучшего мнения о нем. Емельянов неуверенной походкой вышел из столовой и медленно побрел по коридору. Уже готовый скрыться в проходе, он в последний раз, будто прощаясь, посмотрел на нас взглядом пристыженного ребенка.

      Я присел за стол и налил себе кружку кипятку из стоявшего на печи чайника. Пил молча, разглядывая исцарапанные надписями доски стола.

      – Не думал я, что Семен так запросто скурвится, – хотел продолжить разговор Юсупов, но я оборвал его жестом, дав понять, что эта тема закрыта. Допив воду, поставил кружку в таз для умывания и стал надевать свою плащ-палатку. Бойцы встали и вслед за мной принялись собираться.

      Когда мы выходили из штаба, была уже глубокая ночь; я спросил у дежурного, куда нам пройти на ночлег. Он объяснил, что для нас специально приготовили один из домов возле леса, где обычно размещались приезжие члены комсостава, и велел солдату из хозроты проводить нас туда.

      Идти пришлось недалеко. У края лесополосы стояли три нетронутые деревенские хаты, в одну из которых нас определили на постой. Мы по одному вошли в сени, где пахло сыростью и конской упряжью. Стараясь не наделать шуму, при свете зажженной спички провожатый отворил дверь и провел нас внутрь. В доме было всего две комнаты. Нам досталась та, что побольше. Слева была низкая дверь, из-за которой доносился хриплый многоголосый храп.

      Юсупов с Коробковым тут же взгромоздились на печь и уже там принялись стаскивать обмундирование. Мне же отводилась узкая лежанка, стоявшая неподалеку от окна. Я стянул сапоги, снял обмундирование и лег на сколоченную из необтесанных досок скамью, подложив под голову свернутую плащ-палатку. Рядовой из хозроты оставил для нас сухпайки на утро и ушел, плотно затворив за собой входную дверь. Комната погрузилась во тьму, и вскоре с печи послышалось громкое сопение. Ребята отключились за минуту, а я долго лежал, глядя в угол под потолком. Там, во мраке, виднелись очертания полки, где когда-то стояли иконы.

      Сон не шел ко мне – стоило закрыть глаза, как водоворот тревожных мыслей заполонял собой голову. Мне не хотелось думать о завтрашнем дне – чувство беспокойства никогда не способствует успеху задуманного. Я приподнялся, натянул сапоги и на цыпочках выскользнул в сени. Выйдя на крыльцо, поежился, так как ночи теперь стали совсем холодными. Тучи, закрывавшие небо весь день, рассеялись, и стали видны редкие тусклые звезды. Помню, в детстве мне всегда хотелось научиться находить созвездия. На западе совсем не было слышно разрывов снарядов, тишину нарушал лишь негромкий скрип калитки под порывами ветра. Все будто затаилось в оцепенении, ожидая прихода новой неистовой огненной бури. Я дыханием согрел пальцы и, постояв еще немного, вернулся в наше пристанище. Вновь устроившись на лежанке, я стал думать о милом женском лице, увиденном мною сегодня, пока не забылся глубоким сном.

      Раньше всех поднялся Юсупов. Он тихо выскользнул во двор, чтобы облегчиться и выкурить пару папирос. Возвращаясь обратно, он случайно споткнулся