Дороже самой жизни (сборник). Элис Манро

громко, с жаром, и все посмотрели на нее, и один – видимо, главный в группе – отозвался:

      – Да неужели?

      Конечно, Грета была пьяна. После выпитой залпом смеси ликера «Пиммс № 1» с соком розового грейпфрута. Поэтому она не расстроилась от чужого высокомерия, как расстроилась бы трезвая. И поплыла дальше по течению, зная, что отчасти не владеет собой, но чувствуя, что комнату заполняет головокружительная атмосфера вседозволенности. Пускай Грета ни с кем не подружилась – зато она вольна бродить где хочет и выносить собственные суждения.

      В арке дверного проема стояли кучкой важные люди. Грета увидела среди них хозяина дома – того самого писателя, чье имя и лицо она знала всю жизнь. Речи писателя были громки и несвязны; казалось, он окутан облаком опасности, а его собеседники готовы в любой момент разразиться оскорблениями. Грета пришла к выводу, что жены этих людей составляли другой кружок, тот самый, куда она только что пыталась втереться.

      Женщина, что открыла ей дверь, не принадлежала ни к одному из этих кружков – она сама была писательницей. Она обернулась, когда ее окликнули. Прозвучавшее имя значилось в списке авторов в журнале, где напечатали стихи Греты. Может, этого хватит, чтобы подойти и представиться? Как равная – равной, несмотря на холодный прием у дверей?

      Но женщина уже склонила голову на плечо мужчине, который ее окликнул, и мешать им не стоило.

      От этих размышлений Грета решила сесть, а так как стульев в комнате не было, она села на пол. Ее посетила мысль. Мысль заключалась в том, что, когда сама Грета ходила с Питером на вечеринку инженеров, атмосфера там была дружелюбной, хотя разговор наводил скуку. Это потому, что степень значительности каждого инженера была уже выяснена и – во всяком случае, на данный момент – оставалась неизменной. Здесь же не было никаких гарантий: в любую секунду кто-нибудь за глаза мог вынести приговор даже мэтру с кучей публикаций. И кто угодно мог напустить на себя умный вид. Или страдающий вид.

      А Грета жаждала, чтобы ей кинули хоть реплику из разговора, как кость собаке.

      Сформулировав про себя эту теорию неприятного общения, Грета успокоилась и решила, что ей плевать, хотят с ней разговаривать или нет. Она сняла туфли и испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Привалилась спиной к стене и вытянула ноги в проход, один из тех, по которому ходили туда-сюда гости, но не самый оживленный. Она боялась, что стакан с напитком опрокинется на ковре, и потому осушила его залпом.

      Вдруг она заметила, что над ней стоит какой-то мужчина.

      – Как вы сюда попали? – спросил он.

      Ей стало жалко его тупо топочущие ноги. Ей было жалко всех, кому приходится стоять.

      Она сказала, что ее пригласили.

      – Понятно. Я спрашиваю, вы на машине приехали?

      – Я пришла.

      Подумав, она решила дать более развернутый ответ:

      – Я сначала приехала на автобусе, а потом пришла пешком.

      Тут за спиной у мужчины в туфлях возник другой, из кружка избранных.

      – Превосходная идея! – сказал он. Он как будто был