Принцессы перестройки. Экстремально о девушках девяностых. Таня Сербиянова

ее рассматриваю так близко.

      От нее до сих пор остро пахнет красками, но не так, как на стройке или при ремонте, а как-то сладко так, как в детстве у бабушки в деревне после ремонта. Когда там все сами приготавливали и краски все масляные, на олифе из подсолнечного масла.

      Она жадно хватает горячий чай и прихлебывает, хватает губами, обжигается и, видимо, не контролирует сам процесс своего чаепития, потому что все время о чем-то думает, так я догадываюсь. Я ее рассматриваю. Руки у нее тонкие с длинными пальцами, все еще кое-где запачканные краской удерживают чашку всем охватом тонкой и изящной ладони. При этом глаз не могу видеть, она их прикрыла мохнатыми ресницами, которые каждый раз подрагивают нервно, когда она обжигается. А лицо у нее, отмечаю, красивое, с тонкими и изящными чертами, с аккуратно очерченными крыльями небольшого и благородного прямого носа. Кожа лица молочного цвета, красивая с мягким, расплывшимся пятном небольшого румянца. И вся она собранная, деловая, даже позу такую заняла, сидит на кончике стула с широко расставленными ногами, отчего я вижу краешек ее бледно-розовой комбинации и нежную кожу коленочки, аккуратной и остренькой в распахнутых полах халата. И я чувствую, что она, эта Маста, все больше мне начинает нравиться своей какой-то лаконичностью, завершенностью образа. Невольно скосила глаза и посмотрела на Женьку.

      Она пьет, громко прихлебывая и совсем, совсем не так интеллигентно, чем меня раздражает. К тому же я вижу, что и она на Масту посматривает так, как она смотрела на меня, когда от меня ожидала каких-то, по отношению к ней ублажающих действий. Мне это не нравится, тем более что я сама как бы стала на хозяйку западать и уже было начала какие-то в голове своей строить на нее планы…

      – Ну, так я слушаю? – наконец говорит, отрываясь от чашки, хозяйка и смущает меня своим умным и вопрошающим взглядом ясных, серых глаз. – Спрашивайте, что неясно?

      – Ну, во-первых… – начинает обстоятельно Женька, как она разговаривала всегда на шабашках, – неясно с оплатой. Это что же получается, что мы… – при этом смотрит на меня, как бы ища поддержки … – пашем, выкладываемся, можно сказать, всем своим…

      – А чем это вы собираетесь выкладываться? – не очень-то вежливо ее прерывает Маста. – Что в тебе есть такого, что я должна, вот так прямо взять и расстегивать для тебя мошну?

      – Какую мошну? Может, мошонку? – глупо и наивно переспрашивает Женька.

      – Ха-ха-ха! – смеется хозяйка, ей вторит натурщица, а следом уже и я за компанию, можно сказать. Вот же, что Женька отмочила!

      – Ты хоть видишь разницу между мошной и мошонкой?

      – Что вы ржете? – обиженно спрашивает Женька … – ну подумаешь, оговорилась, с кем не бывает. А мошонка, это я знаю, она у мужиков, там они яйца свои прячут.

      Опять все смеемся, а хозяйка снова.

      – Так вот, мошна, это такой карман, там, где деньги при себе держали раньше, потому и говорили, что полез в мошну,