«Андалузская шаль» и другие рассказы. Эльза Моранте

крылья и взлететь.

      Антония редко покидала монастырь, а когда все-таки выходила за ворота, робела, оказавшись в таинственном лабиринте улиц, по которым носился лихорадочный ропот, и поэтому предпочитала не отрывать взгляда от своих быстро мелькающих черных туфель. Если она поднимала глаза, ей казалось, что из высоких окон тюрьмы смотрят заключенные – приникнув к решеткам, с безумными, бледными лицами, бритыми головами, застывшими черными глазами. Услышав за спиной шум, Антония думала, что это ангел с перекрестка, оттолкнувшись от земли своими обветшалыми ногами, преследует ее тяжелой поступью, и от взмахов каменных крыльев воздух наполняется приглушенным свистом. Девушка шла, затаив дыхание, не смея обернуться. На самом деле это стучала кровь у нее в висках.

      В монастыре она помогала по хозяйству, пела священные гимны, а также училась шить. Иногда ее навещал монах-иезуит Не поднимая глаз, он сообщал о состоянии ее счета, давал советы и дарил картинки. Самой главной из трех сестер была мать Керубина – пожилая, маленькая, с морщинистым лицом. Она носила чепец, была худа, все делала быстро и с резкими движениями, а ее высокий, пронзительный голос во время разговоров с чужими становился елейным. Большие веки опускались, точно занавес, на покрасневшие глаза, тонкие ноздри дрожали, а губы улыбались притворной, недоброй улыбкой. Мать Керубина повсюду видела козни, искала виновных и карала их, была энергична и безжалостна, и из-за этих качеств, а также в силу своего важного положения в монастыре почитала за долг назначать всем суровые наказания. Если Антонии случалось провиниться, настоятельница сначала читала ей грозные проповеди, а потом замолкала и с ангельской улыбкой на лице хватала Антонию за воротник, а то и прямо за шею и давала ей два-три подзатыльника костяшками своих пожелтевших пальцев, гладкими и звонкими, как бусины четок. После экзекуции она брала Антонию под руку и, суровая, как палач, тащила ее в маленькую часовню, где, размахивая руками и выпучив глаза, кричала:

      – Молись, дочь моя! Отмаливай свои грехи!

      Антония не плакала, лишь улыбалась виновато и застенчиво и, когда монахиня повторяла: «Молись! Молись!», бормотала в ответ: «Да, матушка».

      Вторая, сестра Аффабиле, была созданием загадочным. Высокая и прямая, бледная, с правильными чертами лица и бескровными губами, она никогда не смеялась и ступала бесшумно. Даже если она приходила из соседней комнаты, у нее всегда был такой вид, будто она пришла издалека. В знак согласия она опускала ресницы, а жесты ее были такими царственными и плавными, что внушали чувство покоя. Ее голос был мечтательным, даже когда сестра говорила совершенно обыденные и простые вещи, и навевал сон, заставляя забыть обо всем.

      Сестра Мария Лючилла, третья из монахинь, распоряжалась на кухне и занималась прочими хозяйственными делами. Она была невысокого роста, полная, круглолицая, ходила вразвалку, как курица, и за ней всегда следовала вереница домашних запахов. Сестра часто краснела