Три робких касания. Евгения Мулева

позавтракала. Дамочка дёрнулась, потянув на себя край моей плиссированной юбки. Она что, прямо на неё уселась?

      Недовольная и разгневанная, как небо перед первой грозой, она шикнула. Я сжалась, обняла Вельку, тихонечко угукнула, растеряв всякую значимость в её глазах. И к чёрту, и слава богу… Мы замолчали.

      – А вы знали, что ему, – она украдкой глянула в сторону запертой двери, – мужчины нравятся?

      Кому ему, боженька? Я, не таясь, вздохнула. Плохой день, дурацкий и длинный. Выйдете вы уже оттуда, пожалуйста! Женщина ещё ближе ко мне придвинулась, хотя ближе, чёрт побери, некуда. Хочет, чтобы я вместе с ней поохала.

      – Правда? А мне лимонный мармелад нравится.

      Вот и всё, отодвинулась, сейчас плеваться начнёт.

      – Килвин!

      – Здрасьте.

      Я подскочила, грубо выдернув юбку. Второй тот, что повыше, тот, что с дверь высотой, лениво махнул рукой.

      – Постойте. Постойте, пожалуйста. – А он никуда не уходил. – Мне нужно. Возьмите, – я сунула свёрток: письмо, а к нему примотана какая-то чернокнижническая дрянь. Он не взял. – Это вашему брату. Я Анна, меня просили передать, – я лепетала, теряясь в собственных фразах. А он разглядывал меня, то ли с презрением, то ли с сочувствием. – Прошу. Это важно. Его… его, – я замялась, сама не знаю на чём, – вызывают в суд. Я хотела встретиться с мастером Одом, но не смогла его отыскать. И вашего брата, господин, тоже никто не видел, – Что, если он не согласится? Что, если выгонит меня? – Уже неделю, – пробормотала я бессильно.

      – Не здесь, – только и ответил брат чернокнижника, и мы вместе, два незнакомца, отправились в самое подходящее для таких бесед место – в питейную на Гончарной.

      Весь путь от проходной до бара Килвин молчал. Его пальцы в блестящих черных перчатках быстро-быстро перепархивали от одной пуговицы к другой. Шагал он невероятно широко и быстро, но я поспевала, семенила рядышком, придерживая одной рукой кошку, а другой свёрток. Прохожие с любопытством поглядывали в нашу сторону. Не знаю, что именно их привлекало: кошка, слепая коротко-стриженная девчонка или громадный стражник, смахивающий на белого медведя. Килвин злился, топтал оплёванную плитку, каждым шагом вбивая свой гнев в промозглую, окованную бетоном землю. Я хватала его злость, дышала ею, как дымом дышат, что только не кашляла.

      – Откуда вы знаете моего…, – начал он и тут же прервался, – Что он мой брат? Вы знакомы? – спросил он, как будто бы с надеждой. Я кивнула.

      – Мы были знакомы прошлой осенью. Навряд ли господин Всеведущий помнит меня, – как и я его, как и я. – Я, – стыдно признаться, – обязана ему работой и…

      – Ваша кошка смотрит на меня?

      – Что? Да. Простите.

      – Да ладно. Просто это странно. Так о чём вы? С прошлой осени, – повторил он сам себе.

      – Он посещал обитель.

      – Галвин? – похожий на медведя полицейский остановился.

      – Он искал переводчика с зильского. Мастер Од…

      – Не упоминайте при мне этого ублюдка. Пожалуйста.

      – Хорошо, – на мёрзлой мокрой улице стоим, а душно. – Простите.

      – И полно