Смерти нет. Василий Вялый

усмехнулся Калошин. – Эх, Коля… – он похлопал Белошапку по плечу, – не умеешь ты супругу воспитывать. Политика кнута и пряника – это единственно приемлемое для них сочетание.

      – Забыла я, Виталик, вкус этих пряников, – непритворно вздохнула Людмила. – А кнут… Кнут я могу и сама применить.

      – Понимаю… – скульптор сочувственно закивал головой. – Правильно, Люда. Нельзя русским человеком управлять с помощью кнута и пряника: ещё нужна водка, – усмехнулся он. – А мы к художнику пойдём, да, Василий? – Виталий взглянул на меня. Светлые прозрачные глаза смотрели чуть исподлобья, испытывающе и серьёзно. Не тяжёлый взгляд, а выдержать трудно: словно мысли читает и в душу заглядывает.

      – Как я могу возразить бригадиру? Культ поклонения начальству был у меня привит ещё в эпоху развитого социализма, и вакцинация оказалась невероятно стойкой: действует уже в течение нескольких десятилетий, – я попробовал отшутиться.

      – Полку философов прибыло, – улыбнулся Калошин.

      – А кто ещё философ? – спросил я.

      – Каждый из нас. Разве возможно работать на кладбище, не размышляя о смысле жизни? Истинный философ, как известно, жизни не боится. Смерти тем более.

      Возражать против такой точки зрения у меня не было особого желания, но я был уверен, что подобные мысли ни к чему хорошему не приведут.

      Я сдвинул ленты и банку с бронзовой краской на край стола, постелил на него газету и достал из шкафа гранёные стаканы.

      – Эстет, – отметил мой незамысловатый сервис Калошин. – Кстати, господин художник, не подскажете, кто автор сего сосуда? – ваятель подкинул на ладони гранёный стакан.

      Я пожал плечами – стакан, он и есть стакан – и нехотя буркнул:

      – Думаю, что это изобретение входит в категорию «слова и музыка народные»

      Я стал резать яблоко на мелкие дольки.

      – Ошибаешься, батенька… Запатентовано знаменитым скульптором Верой Игнатьевной Мухиной – коллегой то есть. «Рабочего и колхозницу», надеюсь, помнишь? – Виталий вздохнул и поставил граняш на стол. – Такие вещи человеку искусства надо знать.

      Насмешку бригадира я оставил без комментариев: нельзя обижаться на человека, который ещё не опохмелился. Тем более что такая версия об авторе граненого стакана уж очень была похожа на байку.

      – Почему напарника своего не пригласил? – спросил я у скульптора.

      – А он не пьёт, – ответил Виталий. – Божий человек. Ну, а ты-то как, освоился?

      – Да вроде освоился, – я неопределённо пожал плечами. Вопрос был не из лёгких и, скорее всего, конкретного ответа не предполагал.

      Калошин разлил водку по стаканам и сказал:

      – Ну, выпьем за раба Божьего Самвела: на завтра ему уготовлен трудный день.

      – Думаю, что ему-то как раз всё равно, – отметил я. – Нам, наверное, будет не легче.

      – Это точно, – согласился со мной Белошапка. – Неприятное зрелище.

      Соприкоснувшись плодами творения Мухиной, мы выпили и некоторое время посидели