Вначале было слово. Борис Берлин

равно ощущалась – обоими. На меня она теперь смотрела снизу вверх, слушалась и вообще была паинькой.

      Когда ее выписывали, я, проходя через вестибюль к выходу, увидел ее – она сидела, сложив руки на коленях, смотрела на меня с робостью и улыбалась.

      – Здравствуйте, доктор! Меня сегодня выписывают, вы знаете, да? Вот сижу, маму жду, она должна приехать… Спасибо вам за все. Я ведь только благодаря вам… Из-за вас… Ну, вы понимаете, правда? Я вас никогда не забуду и не надейтесь…

      Я кивнул, улыбаясь, протянул ей руку и хотел сказать что-то подобающее, но не успел – она вдруг обхватила меня за шею и впилась мне в губы – на виду у всех…

      …Я стоял, как истукан. Единственное отчетливое чувство в тот момент – злость на нее. Злость и желание перегнуть ее через колено и выпороть – тут же. Чтобы – запомнила. И чтобы духу ее здесь…

      – Разозлились, да?

      Она стояла смеющаяся, довольная, только что не облизывалась.

      – Не злитесь, вам нельзя на меня злиться, на пациентов не злятся, Михаил Андреевич, вы же – врач. Я просто очень давно хотела вас поцеловать. А если я чего-то хочу…

      Она повернулась и зашагала к выходу, вертя худенькими бедрами почем зря.

      И я почувствовал, что улыбаюсь…

      С той минуты и – до сих пор…

      4. Темные аллеи

      В первый момент я ее, конечно, не узнал. Все-таки три года – это…

      Очередная группа студентов, и среди них – она.

      – Итак, кто может назвать мне…?

      Я ее даже не сразу увидел за спинами остальных, невысокая, такая же хрупкая и совсем не повзрослевшая. Взгляд исподлобья и те же серые глаза…

      – Э-эээ… Вы – Белкина? Белкина Светлана, я не ошибся?

      – Да, меня так зовут. А откуда вы знаете?

      – Откуда я знаю? Неважно. Вот вы и отвечайте на заданный вопрос…

      И она, на удивление шустро и толково, рассказывает нам про шизофрению – причины, следствия, течение и признаки болезни, вторичные факторы…

      Нет, я, разумеется, слышу, но ее выступающие детские ключицы, крохотная ямочка над правой бровью, на которую хочется смотреть, говорить с ней, трогать ее – всю жизнь…

      …Я помню ее повадки и, выходя из больницы, оглядываюсь – не может быть, чтобы она…

      – Михаил Андреевич!

      Я хватаю за руку этот насмешливый голос, эти черные волосы, эти серые глаза…

      – Идем!

      Но мы не идем, я просто волоку ее за собой, почти насильно и не оглядываясь. Ее дыхание вот, рядом, на расстоянии двух наших вытянутых рук… Больничные корпуса остаются позади, нас обступают со всех сторон аллеи темных, предвечерних деревьев, я оборачиваюсь – и ее бледное лицо рядом – как вспышка – невозможно смотреть. Можно только прижать к себе и зажмурить глаза…

      …Потом – ее красные, искусанные губы.

      И нас осталось двое – психиатр и его пациентка.

      Моя загипнотизированная девочка…

      …Частная жизнь должна оставаться частной.

      Открыв случайно чужое письмо, закройте его снова и не читайте. Слишком велик риск нарушить хрупкое равновесие, имя которому – привычка. А еще, некоторые называют это счастьем.

      Счастье – это другое, совсем друг�