Александр Суворов. Сергей Тимофеевич Григорьев

– так не картавить, а картавить – так не служить. Я думаю: как же это так? Соковнин сержанта выпустил, а мой товарищ в холодной сидит?!

      – Да как же ты догадался?

      – Птице – крылья, человеку – разум. Барин – человек справедливый. Думаю, что он сынка не помилует, и верно: равен грех, равна и кара. Отпросился: пойду-ка обрадую Авдотью Федосеевну.

      – Спасибо, Прохор. Кушай!

      – Ох, крепко вино!

      – А ты его рыжичком, груздочком… Трудно будет Сашеньке в солдатах…

      – Что делать, матушка! Солдат – казенный человек: где прыжком, где бочком, где ползком, а где и на карачках.

      Александр слушал захмелевшего Дубасова впросонках. Голова его клонилась к столу: одолевала дрема. Прохор встал, поднял его на руки и понес в постель.

На действительной службе

      1 января[58] 1748 года явился в Санкт-Петербург из шестилетнего отпуска капрал восьмой роты лейб-гвардии Семеновского полка Александр Суворов. В Петербург полк перешел из Москвы в 1744 году. Суворов ехал в столицу на почтовых, а вперед был послан отцом Александра небольшой обоз с запасами и конь Шермак под присмотром двух парней из крепостных крестьян.

      В это время командир полка, Степан Федорович Апраксин, целиком переложил бремя полкового хозяйства на премьер-майора Соковнина, которому и раньше очень доверял, проча его себе в преемники. Сам Апраксин, ведя широкое знакомство при Дворе, метил выше.

      Соковнину подали для подписи приказ о зачислении явившегося из отпуска Александра Суворова в третью роту. Премьер-майор пожелал его видеть.

      Суворов вошел в кабинет премьер-майора и стрелкой стал у двери. Соковнин оглядел его и усмехнулся:

      – Здравствуй, Суворов! А ты почти не вырос за четыре года.

      – Вырасту в полку сразу, ваше высокородие.

      – Зови меня по имени. Где это тебе мундир пригоняли?

      – В солдатской швальне[59], в Москве, Никита Федорович.

      – Неказисто. Что же, батюшка твой не пожелал заказать сыну первый мундир приватно?

      – Одет, как все, лучше не надо.

      – Скупенек Василий Иванович, скупенек! Как же он здравствует?

      – Благодарствуйте. Батюшка в хорошем здоровье, приказали низко кланяться и вам желают доброго здоровья.

      – Он в той же все службе? Прокурором?

      – Так точно! Надзорным прокурором.

      – В строй не собирается вернуться?

      – Службой доволен.

      – И им довольны, хотя и не все. Казну бережет. Даже Сенат растревожил своими донесениями. В Петербурге начали говорить: Суворова-де надо поднять выше, чтобы меньше видел. Отпиши батюшке, что его ждет повышение. Растревожил он осиное гнездо. Ну а как матушка твоя, Авдотья Федосеевна, здравствует?

      – Матушка скончалась… После рождения младшей сестрицы моей, Машеньки.

      – Вот горе какое! Не дождалась увидеть тебя в офицерском мундире.

      – Ей горе было видеть меня в любой амуниции, Никита Федорович.

      – Проходил в отпуске указные науки?

      – Так точно!

58

Все даты в книге даны по старому стилю.

59

Швальня – портняжная.