Обреченная. Наперекор судьбе. Ирина Денисова

сказала Лена и подвинула поближе к себе блюдо с салатом.

      Не рискуя пробовать и резать на куски поросятину, она трескала бутерброды с черной и красной икрой.

      Мама Володи смотрела на нее не то с жалостью, не то с недоумением – Лена совершенно не умела пользоваться ни ножом, ни вилкой.

      – Надо было уроки этикета брать, прежде чем в гости идти, – подумала Лена про себя. – Так ведь не предупредил же никто.

      – Лена, для рыбы одна вилка, для мяса – другая, – пыталась Лидия Анатольевна исправить Ленкины оплошности, подвинув ей поближе тарелку с запеченной рыбой. К счастью, рыбу предусмотрительно разрезали на небольшие порции.

      – Где сын нашел эту деревенскую девочку? – думала она с раздражением, пытаясь ради своего мальчика казаться гостеприимной и благожелательной. Похоже, ей это плохо удавалось.

      Лена, в свою очередь, старалась быть остроумной, веселой, рассказывала студенческие анекдоты, скрывая за деланной веселостью свою неловкость и нервное напряжение.

      С лица Лидии Анатольевны не сползала натянутая улыбка, ничего, кроме ледяной вежливости, для Лены не выражающая.

      Когда подали чай в английских фарфоровых тонких чашках, Лена потянулась за золоченой сахарницей, и случайно рассыпала сахар по столу. У нее дрожали руки – сирота из детского дома не привыкла, что за каждым ее движением внимательно наблюдают. До сих пор ей не приходилось озадачиваться правилами поведения за столом, изучать сервировку и разбираться в тонкостях использования ножа и вилки. Да и уроки этикета им никто не преподавал.

      Строгие глаза Лидии Анатольевны, казалось, оценивают каждое ее движение, каждый жест, и критически осматривают ее всю, начиная от прически и заканчивая дешевым платьем из ситца и новыми, но чуть великоватыми туфлями.

      – Слава Богу, хоть туфли попросила у соседки, – подумала Лена.

      Она еле выдерживала показную вежливость Володиных родителей. Павел Михайлович сидел рядом с супругой, и за весь вечер не вымолвил почти ни единого слова, кроме «спасибо» или «пожалуйста», обращенных к домработнице, и глубокомысленной фразы про евреев, которую Лена так и не поняла.

      Она попыталась найти поддержку у Володи, взяв его за руку. Он небрежно отстранился и потянулся за тарелкой с воздушными белоснежными меренгами, обрамленными по бокам свежими ягодами вишни и клубники.

      Чтобы прервать молчание, Лена начала рассказывать, что в августе собирается поступать в институт кинематографии.

      – Конечно, – с едва уловимой ноткой сарказма в голосе поддержала ее Лидия Анатольевна, – артисток погорелого театра в нашей семье еще не было.

      Лена обиженно замолчала, и конец вечера оказался совсем скомканным. Володя, поняв, что обстановка все более накаляется, извинился перед родителями, и пошел провожать расстроенную невесту.

      Когда он вернулся, его ждал серьезный разговор с родителями. Вернее, говорила одна мама, а папа-генерал молчал и поддакивал. Сразу становилось ясно, кто в этой