Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна. Джо Аберкромби

еще не оставил, и потому, наклонясь с коня, любезно и обходительно сказал на северном:

      – Похоже, в башке у тебя одно дерьмо, и неудивительно, что рожа – вылитая задница. Все вы такие – кто ростом не вышел. Вечно ум свой пытаетесь показать, потому как гордиться больше нечем. Но смейся, сколько хочешь, а я все равно в выигрыше. Высоким ты уже никогда не станешь. – Он ухмыльнулся Морвиру в лицо. – Только и остается мечтать, как бы поглядеть на остальных сверху вниз.

      Морвир нахмурился.

      – И что сия тарабарщина должна означать?

      – Вы чертов ученый, не я. Сами понимайте.

      Дэй захохотала было, но Морвир остановил ее сердитым взглядом.

      Пряча улыбку, она доела наконец яблоко, выбросила огрызок.

      Трясучка, выпрямившись, окинул взглядом голые поля вокруг, заиндевелые после утренних заморозков. Напоминавшие о доме. Вздохнул, и дыхание поднялось к серым небесам струйкой пара. Все прежние друзья Трясучки были воинами. И большинство их, карлов и Названных, собратьев по оружию, уже успело вернуться в грязь. Здесь, в Стирии, он встретил только одного человека, который был хоть сколько-то на них похож, – Балагура. К нему-то, понукая коня, Трясучка и подъехал.

      – Здорово.

      Балагур слова не ответил. Даже головы не повернул в знак того, что слышал. Глядя на эту застывшую маску вместо лица, трудно было представить себе уголовника сердечным другом, способным посмеяться над твоей шуткой. Но человек ведь цепляется и за самую малую надежду, правда?..

      – Ты раньше был солдатом?

      Балагур покачал головой.

      – Но в битвах участвовал?

      Тот же ответ.

      Трясучка сделал вид, что понял это, как «да». Что еще оставалось?

      – Я так повоевал. Ходил в атаку с карлами Бетода на севере Кумнура. Держал под Дунбреком оборону с Руддой Тридуба. Семь дней сражался в горах с Ищейкой. То были тяжкие семь дней.

      – Семь? – спросил Балагур с интересом, подняв бровь.

      – Ну, – вздохнул Трясучка. – Семь.

      Имена тех людей, названия тех мест здесь ни для кого ничего не значили. Он поглядел на вереницу крытых повозок, что ехали навстречу. Возницы их, в стальных шлемах, с луками в руках, ответили ему хмурыми взглядами.

      – Где же ты научился драться? – спросил Трясучка, чувствуя, как тает последняя надежда хоть на какой-то дружеский разговор.

      – В Схроне.

      – Где?

      – В месте, куда сажают за совершение преступления.

      – А на кой сохранять тебя после этого?

      – Схрон так называется не потому, что в нем сохраняют тебя. А потому, что сохраняют от тебя других людей. Назначают дни, месяцы, годы, которые ты должен там просидеть. После этого запирают глубоко внизу, куда не доходит свет, до тех пор, пока не иссякнут все эти дни, месяцы, годы и не будут сочтены все цифры до конца. Потом ты говоришь «спасибо», и тебя отпускают.

      Трясучке это показалось сущим варварством.

      – На Севере, коль совершишь преступление, ты платишь дань и откупаешься. Повесить могут, если вождь так решит. Еще могут вырезать на тебе кровавый крест – за убийство.