Сестры. Юлия Гурина

и лишения. Смерти, смерти, смерти. Но род выжил. Есть куда продолжаться. И умирать кому еще есть.

      Потом беседы переросли во что-то повседневное. Зарплаты, планы, политическая обстановка, школы, санатории, консервирование, лекарства от рака. Вынесли пироги, конфеты и чай. Гости начали разъезжаться.

      И под конец:

      – Что же мы так редко видимся-то? Родня же. Вон все какие самостоятельные. А давайте летом поедем все вместе в Геленджик? Помните, мы ездили раньше, в частный сектор. Нина, Катя, помните же? Вы малые были еще совсем. Нет? А мы ездили? Или к Николаю нашему в Новосибирск нагрянем? Гостиницу возьмем. Будем там достопримечательности смотреть.

      – На похороны, может, и приедем. А так дорого очень, – включилась в беседу Лида.

      Люди расходятся, надевают свои хмурые одежды. У них такие чужие лица, такие родные лица.

      «Вот они – лица моего рода. Моя история. Кровь моих родителей и моя кровь», – думала Маша.

      «Неужели они тоже безразличны к судьбе моих родителей? Никто из них не готов наказать убийц», – думала Катя.

      И теперь ко всем бесконечным историям рода добавится еще одна – про Марину Львовну и Андрея Петровича, которые ехали из загородного дома в Москву и по дороге перевернулись. Новую дорогу проложили: асфальт высокий, ровный. В темноте не вписались в поворот. Вылетели в канаву. Не могли сами выбраться из кабины, как-то их там прижало сильно. Сколько они там пробыли? Час, два. Дорога местного значения, проселочная. Машин мало, освещения нет. Может, и проезжал кто, но не видели машину в канаве. А может, и видели, но не остановились, мало ли что. Нашел их сосед. Вызвал помощь. Попытался вытащить. Андрей уже без сознания был, а Марина даже отвечала что-то. «Скорая» приехала через полтора часа: ехать далеко, другие вызовы. Область – не Москва: машин, врачей, больниц – всего не хватает. Пока разбирались, куда доставить, Андрей умер на месте. А Марина в больнице уже скончалась от полученных травм.

      Поговаривают, что могли и спасти. Если бы в Москве. Если бы сразу «Скорая», если бы операции в Склифе, говорят, выжили бы. Андрею бы руку ампутировали, но все остальное можно было бы подлатать. А тут вон оно как сложилось.

      После поминок

      Последними уходили Катя с мужем. Помогали прибрать после гостей. В дверях Олег крепко обнял Машу.

      – Держись, девочка, мы тебя не оставим, – зачем-то сказал он на ухо Маше. Его дыхание обожгло ухо. То ли объятия были слишком крепкими, то ли дыхание слишком горячим, но Маше подурнело.

      – Отцепись ты от нее, задушишь еще, – Катя раздраженно дернула Олега за ворот пальто, как огромного пса. Олег взял Катю за руку.

      – Нам надо во всем разобраться, расставить точки над «i», – сказала Катя, – я составлю план, создам группу и вас приглашу. Мы будем бороться. Соберись, Маша.

      Ушли. Маша повернула ключи в замке, прошла в гостиную. Села на диван. На пианино за стаканами с водкой стоял портрет родителей в траурной рамке. В окне светила точка над «i». Неровная, бледная,