Девочка летом. Катя Дериглазова

запеть.  Уютно. Как радостно, наверное, бегать по этим лестницам. Смотрю на студентов, на преподавателей – это как будто высшая ката какая-то, но и мы можем. Можем же? А часов в восемь киоск с чаем откроют. Мне папа  пятьдесят рублей с собой сунул, я оказывалась, а он: «учись, студент».

      – Не, – зевает Алекс.  – У меня физика завтра, надо подготовиться что ли, шутки ради. Он любит зевать немного напоказ, широко открывая рот, и гордится, что может сунуть между зубами аудиокассету. Говорит, это помогает ему петь. Он учился полгода в университете на другом конце бывшего Союза и считает, что точно умнее и сообразительнее любого выпускника школы – потому что старше на год. И перед поступлением в «полиграф» он особо не заморачивался – да что там, не МИФИ же, а математика и физика на первом курсе у всех одинаковая. Алекс всегда смотрел исключительно в перед, в свое блестящее будущее, и считал себя прагматичным умником.

      – Не вижу смысла идти в это ваше МГУ. Любой язык программирования я и так выучу, если захочу.  Я технологи везде нарасхват. Поработаю годик на дядю, куплю «Макинтош» и  потом глядишь, и свою мини-типографию открою: сам дизайню, сам печатаю, сам деньги считаю. А что, возле метро поставлю, там пять метров помещение надо. А тебя, Жень, возьму к себе секретуткой.

      – Не гожусь я в секретутки. Нос длинный, зубы как забор и сисек нет, –  подыгрывает Женя, шокируя других курильщиков.

      – Ну ладно. Тогда я буду журнал издавать, как «Птюч», только еще лучше. А ты будешь там главным редактором, – Алекс распахивает дверь между вагонами, ночной воздух разбивает дымную завесу, колеса оглушительно стучат. – Пойдем, что ли, спать. Ка свет выключат, я лягу к тебе? Наверху у меня ноги в проход точат. Надо же иметь совесть, не заставлять всех нюхать мои носки.

      – Тогда в проход провалюсь я.

      – Не свалишься, я кое-чем тебя придержу, – шепчет он Жене, сгребая в охапку. Мокрый язык тычется в ухо. Женя обнимает его в ответ.

      – Затейник! А нас с поезда не ссадят?

      – Под одеялом не заметит ни-и-икто, – говорит Алекс, отцепляя Женьку и подталкивая ее на выход.

      Конечно, выспалась Женя плохо. Они еще раза четыре  «ходили курить», потом пили непроглядно-черный чай из подстаканников, потом выходили подышать на длинной станции. Там вдоль вагонов моталась шустрая бабулька, волочившая за собой сумку-тележку, и необыкновенно быстро и складно тараторила: «Кому пива, кому пива, пива, пива пива, пива?». Выпили еще и пива. Пьяненькие работяги с боковушки пытались вовлечь их в дискуссию о политике, но отстали после угрозы проводницы вызвать патруль.  Свет выключили, и Алекс тихо слез вниз, под Женькино одеяло, шепнул: «Джинсы расстегни», заскользил по телу длинными шершавыми пальцами.  Женщина на соседней полке, тяжело вздохнула, потом цыкнула, потом кашлянула, но все же отвернулась, не став скандалить. Женьке было скорее лихо и забавно, чем приятно. Впрочем, как всегда. Боковушные мужики продолжали бухтеть про советские времена и развал страны, ничего не замечая вокруг.

      Поезд приходил в Москву ровно в шесть, и Женя едва