Карфаген должен быть разрушен. Александр Немировский

к своему позору.

      Уже издали Андриск услышал не забытый им еще голос, грубый с металлическим оттенком, словно бы у крикуна была медная глотка:

      – Рабыня Ниса, двадцати лет, фракиянка, умеет прясть и ткать, послушна, крепка телом, две тысячи сестерциев. Кто больше?

      – Две тысячи пятьсот, – выкрикнул кто-то из окружавших помост.

      – Две тысячи пятьсот, раз. Две тысячи пятьсот, два. Две тысячи пятьсот, три. Продано!

      Краснорожий, – он же продавал и Андриска, – сгреб деньги и подтолкнул Нису с помоста.

      За этот год ничего не изменилось, если не считать того, что рабов как будто стало меньше, а цены на них взметнулись втрое.

      Дождавшись, когда помост опустеет, Андриск подошел к краснорожему. К его удивлению, тот сказал:

      – Э, внук Пирра! Как ты сюда попал?

      – Я не из царского рода… – отозвался юноша.

      – Знаю! Я тебя внуком Пирра назвал в шутку. Очень ты был жалкий.

      – А я тогда не понял. Ведь языка вашего я тогда не знал. Скажи, ты так всех помнишь?

      – На память не жалуюсь, – отвечал краснорожий. – У меня зять центурион. Вся грудь в фалерах. Идем по Риму – на него все оглядываются. А он мне удивляется! Иду и показываю: «Вот этого тощего я за двести сестерциев продал. Больше не дали. А вон того, лысого, за тысячу. Повара теперь в цене». Он мне все говорит: «Тебе бы, папаша, у меня служить. Я б тебя писарем назначил. Ты бы воинов моей манипулы по именам знал». А я отвечаю: «Да я бы и весь легион запомнил. Но там и без меня обойдутся, а здесь кто меня заменит?»

      – Неужели ты и покупателей помнишь?

      – Постоянных как не помнить. А тех, кто одного-двух купил, и запоминать нечего.

      – А я свободу получил, – проговорил Андриск. – Вот бы теперь отца найти и выкупить. Ты сразу передо мной его продал. Еще в зубы ему покупатель заглядывал.

      Андриск протянул горсть монет. Краснорожий сгреб их привычным движением и уверенно произнес:

      – Тит купил. Обычно он молодняк покупает и, подучив, опять ко мне на помост. Цена уже тогда другая. А отца твоего он купил не себе, для Катона, патрона своего. Но в Риме его не ищи. Катон его за провинность отправил на мельницу. Тит еще попрекал меня – не тот, мол, товар продал.

      Глядя на погрустневшего юношу, краснорожий добавил:

      – Не вешай носа, Пирр! Если твой папаша освободится, не иначе ко мне явится, чтобы твой след отыскать. Так что на всякий случай, скажи, где тебя найти.

      – Постоянно я обитаю в Кумах у либертина Филоника. Он держит скорняжную мастерскую, а сам живет в собственном доме у Нольских ворот. Но дом мне – вся Италия. Шкуры я скупаю.

      Краснорожий потянул носом.

      – Этого мог бы не говорить.

      Бычий рынок Андриск покидал почти бегом. Но разве можно убежать от памяти! Она все возвращала и возвращала его к тому деревянному помосту. И сколько еще тысяч людей с выбеленными мелом ногами поставят на эти доски позора, на главный помост круга земель. В воображении