.

кажется, похож на деда.

      Стив не знал, что ответить.

      – Может быть… немного.

      – Ты по нему скучаешь?

      – Он был моим па. Как ты думаешь?

      – Я бы по тебе скучал.

      Джона направился к столу. Стив неожиданно подумал, что день был неплох, хоть и прошел без особых событий. Утро они провели в мастерской, где Стив учил Джону резать стекло; они пообедали на крыльце сандвичами, а во второй половине дня собирали раковины. Стив пообещал, что, как только стемнеет, они с Джоной прогуляются с фонарями по берегу и посмотрят на сотни морских паучков, вылезающих по ночам из своих песчаных норок и шныряющих по песку.

      Джона плюхнулся на стул, глотнул молока, от чего его физиономия украсилась белыми усами.

      – Как по-твоему, Ронни скоро придет?

      – Надеюсь, что так.

      Джона вытер губы тыльной стороной ладони.

      – Иногда ее не бывает допоздна.

      – Знаю.

      – А что, полицейский опять приведет ее домой?

      Стив выглянул в окно.

      Спускались сумерки, и вода казалась непрозрачной и матовой. Где сейчас Ронни и что делает?

      – Нет, – ответил он. – Не сегодня.

      После прогулки по берегу Джона принял душ, прежде чем лечь в постель. Стив укрыл его и поцеловал в щеку.

      – Спасибо за классный день, – прошептал Стив.

      – Не за что, – сонно отозвался Джона.

      – Спокойной ночи. Я тебя люблю.

      – И я тебя, па.

      Стив поднялся и направился к двери.

      – Эй, па!

      – Что? – спросил Стив, оборачиваясь.

      – А твой па когда-нибудь водил тебя смотреть на морских пауков?

      – Нет.

      – Но почему? Это было потрясающе!

      – Он просто был не таким отцом.

      – А каким он был отцом?

      Стив тщательно обдумал ответ.

      – Дед был человеком сложным, – высказался наконец он.

      Сидя за пианино, Стив вспоминал тот день шесть лет назад, когда он впервые в жизни взял отца за руку. Сказал, что знает, как тот старался, чтобы вырастить его, что ни в чем не винит и, главное, любит его.

      Отец повернулся к нему. Взгляд был сосредоточенным, и, несмотря на огромные дозы морфия, которые ему кололи, ум оставался ясным. Он долго смотрел на Стива, прежде чем отнять руку.

      – Кудахчешь как баба, – медленно выговорил он.

      Они находились в частной палате на четвертом этаже больницы. Отец пролежал здесь уже три дня. По руке змеились трубки капельницы, и он больше трех месяцев не ел твердой пищи. Щеки запали, кожа казалась полупрозрачной. Стиву показалось, что его дыхание пахнет разложением: еще один признак, что рак празднует победу.

      Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающегося в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слышался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще двадцать лет.

      Но убивало его не больное сердце.

      – Как он? – спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.

      – Плохо.