Песчаная война. Андрей Ерпылев

колоритом, все равно пустующий, пока никто не вспомнил об этом альтернативном источнике освещения, – Юра, позабыв о времени, водил уже источенным наполовину карандашом по бумаге. И из-под грифеля струились боль и страдание, растерянность и ужас, поселившиеся в его сердце с того самого момента, когда он увидел ползущего к нему по бетону взлетной полосы человека. Вернее – половину человека…

      Он старался и никак не мог передать выражение сосредоточенности на лице обреченного. Казалось, человек поставил перед собой какую-то задачу и старался исполнить ее любой ценой. И упрямо полз, опираясь на руки и оставляя за собой черный на сером бетоне мокрый след, тут же высыхающий под палящим солнцем…

      Рядом с человеком рождался абрис разорванного пополам взрывом автобуса, смазанные от скорости силуэты истребителей, причудливые облака дыма… И люди, люди, люди, похожие на изломанных капризным малышом кукол, или куклы, похожие на мертвых людей…

      – Я позаимствую у вас парочку? – раздался над плечом художника незнакомый голос, и Юра наконец очнулся, выходя из транса.

      Неужели, как бывало обычно, когда погружался в «творческий запой» – так именовала подобные состояния одна из его многочисленных «рыженьких» – он позабыл запереть дверь номера? Когда накатывало вдохновение, с ним случались штучки и похуже – например забытый на газовой плите чайник или срочный заказ издательства, за невыполнение которого сулили «снять голову».

      – Что? – непонимающе уставился он на худощавого мужчину средних лет, смутно кого-то напоминавшего: не то сталкивались когда-то в жизни, не то видел по телевизору.

      – Я возьму пару ваших светильников? – терпеливо повторил незнакомец, указывая на составленные на угол стола незажженные, ждущие своей очереди свечи. – Ночь на исходе, возможно, они вам не понадобятся.

      – Да-да, конечно! – Юра сейчас хотел только одного: чтобы досадная помеха была устранена, и он снова мог погрузиться с головой в знакомое далеко не каждому – может быть, только конченому наркоману или творческому человеку – состояние. – Берите сколько угодно.

      – А чем это вы заняты? Разрешите? – не дожидаясь ответа, ночной гость взял со стола один из изрисованных «холстов», мимолетно глянул на изнанку, хмыкнув при этом (какой-то натюрморт, стилизованный под «малых голландцев», беспощадно вырванный из рамы), и принялся неторопливо изучать покрывающую сероватый картон карандашную вязь.

      – Извините, – начал терять терпение художник. – Я должен работать, и вы… Ну, в общем…

      – Мешаю? – кивнул сам себе мужчина. – Прошу прощения.

      Он вернул на место рисунок и взял свечи.

      – У вас не получается вот это выражение? – спросил он, и на его лице на мгновение проступило именно то выражение отрешенности пополам с предельной сосредоточенностью, что ускользало от рисовальщика так долго.

      – Постойте! – встрепенулся художник. –