След пираньи. Александр Бушков

Володи. Шагом марш. Ступайте, господин капитан первого ранга, и впредь не грешите… А то ноги повыдергаю прежде, чем успеете в адмиралы проскочить, – и он улыбнулся столь простецки-хищно, что Мазур даже не сумел толком обидеться.

      В коридоре, когда они подошли к двери, Кацуба жестом велел ему обождать, а сам без стука юркнул в ближайшую дверь. Мазур переминался с ноги на ногу, чувствуя себя чуточку глупо – хмурый прапорщик то и дело бдительно косился на него, а Кацуба что-то задержался.

      На столе у прапорщика загудел зуммер. Страж глянул на маленький экран видеомонитора и вдруг явственно заерзал, то бросая на Мазура отчаянные взгляды, то порываясь нажать на большую синюю кнопку непонятного назначения. Полное впечатление, что Мазур ему чертовски мешает своим присутствием, но и куда девать постороннего, прапорщик не представляет. Глядя на него без всякого сочувствия, Мазур демонстративно отвернулся – пусть сами решают свои проблемы.

      Решившись, должно быть, прапорщик встал и отпер дверь своими руками, хотя она, несомненно, была снабжена и магнитным замком, – когда нагрянули Кацуба с Мазуром, прапор остался за столом…

      Краешком глаза Мазур смотрел, как входят трое – двое высоких крепких мужиков в штатском и темноволосая молодая женщина в бордовом брючном костюме. Прапорщик истово отдал честь, отступив на шаг, и троица прошла мимо, держа курс на глаголевский кабинет. Точно, так и есть – шагавший первым уверенно постучал и вошел едва ли не раньше, чем мигнула зеленая лампочка.

      Прапорщик уселся, делая вид, будто ничего не произошло, но за этой мизансценой, Мазур нюхом чуял, что-то такое крылось. Ну и черт с ними, пусть играются в свои игры…

      Вышел Кацуба, мотнул головой:

      – Двинули.

      – Ох, и лялечки у вас тут ходят, – задержавшись из чистой вредности, сказал Мазур. – Видел бы ты, какая крошка без тебя к генералу протопала…

      Прапорщик воззрился на него с нескрываемым ужасом – положительно, о крутой секрет Мазур мимоходом потерся, – вскочил и шепнул что-то Кацубе на ухо. Тот еще больше посмурнел:

      – Пошли, некогда.

      …Когда перед ними стали медленно раздвигаться зеленые внешние ворота, Кацуба бросил:

      – Пристегнись.

      – Что, опять гонку устраивать будешь?

      – Если на базу ведет одна-единственная дорога, сюда тоже только по Крупской проехать можно…

      – Ага, – сказал Мазур. – Но это ж означает, что они не только меня, но и тебя в лицо знают? Следовательно, не в моих грехах дело?

      – Умный больно, – сквозь зубы сказал Кацуба, выехал за ворота и свернул влево.

      – Ну, это даже мне ясно, – сказал Мазур, глядя в боковое зеркальце. – Во-он, от обочины синий опелек за нами вывернул…

      – Наблюдательный ты, Степаныч, – с кривой ухмылкой откликнулся Кацуба. – Хороший был опелек, новенький, блестящий такой… Ну, ты пристегнулся?

      Он привычно перебросил рычаг, машина рванулась вперед. В зеркальце Мазур видел, что и «опель»