Писатели & любовники. Лили Кинг

которая мне досталась, был странный запах. Сердце у меня билось слишком часто и под кожей ощущалось рыхлым, как старое яблоко. Хотелось спать, но я боялась снов. Во сне мама никогда не была собой. Все время что-то не так. Слишком бледная или слишком опухшая – или в тяжелых бархатных одеждах. Слабая, немощная, неотчетливая в поле моего зрения. Часто пыталась уговорить ее остаться в живых – долгие монологи о том, что ей следовало бы сделать иначе. Просыпалась утомленной. У меня под окнами шуршали зверьки.

      Когда Люк встал у меня за спиной, я сама сделалась зверьком – чутким, осторожным, любопытным. Люди все прибывали и прибывали, становилось все теснее, и случалось, что мои лопатки подолгу покоились у него на груди. Я ощущала, как он вдыхает и выдыхает, чувствовала его дыхание у себя в волосах. Что там случилось в фильме после того, как шуруп пронзил яйцо, я и не помню толком.

      Все завершилось, я, спотыкаясь, выбралась на крыльцо. Было все еще светло. Небо фиолетовое, деревья темно-синие. Лягушки взялись за свое в пруду через дорогу, и чем пристальнее вслушиваешься, тем они громче и громче. Я оперлась о перила, а люди за мной скрипели креслами-качалками, передавали друг дружке пиво и вскидывали бутылки за режиссершу, та психопатически хихикала, как это бывает, когда обнажаешься через искусство.

      Люк встал рядом. Мы смотрели в поля. Костяшками пальцев он чиркнул мне по тыльной стороне ладони и руку не убрал.

      – Хочешь, поедем куда-нибудь? – Глаза у него поблекли, бледные, как рассвет.

      Мы влезли в его пикап и направились к Потакету, потому что увидели знак и нам понравилось произносить это название, растягивая “По” и обрывая “такет”, повторять снова и снова. По-о-о-о-о-ткт. Это на границе с Массачусетсом, где мы оба росли – в часе езды друг от друга. Теперь он жил в Нью-Йорке. В Гарлеме. Спросил, где живу я.