Группа первая, rh (+). Стабильное неравновесие (сборник). Александр Звягинцев

тягостная тишина, которую наконец прервал Сарматов.

      – Я – русский офицер, а не заплечных дел мастер! – сухо сказал он и, поймав мутный взгляд американца, тихо добавил: – Тебе, полковник, предстоит операция – без анестезии, ты согласен?

      – Так вы не собираетесь меня… – вырвалось у американца.

      – Вы согласны? – прервал его Сарматов, повторяя прежний вопрос.

      – Что ж, надежда умирает вместе с нами! – после длительной паузы сказал американец. – Но… но хочу, чтобы ты знал… знал, майор, что борьбу… с коммунистами… я выбирал сам!

      – С этим не ко мне, а к капитану Савелову. Он у нас специалист в области идеологических противоречий, – сказал Сарматов и протянул американцу кружку со спиртом. – Это, конечно, не виски, но другой анестезии предложить не могу.

      Полковник залпом выпил спирт, и тут же к его губам Алан поднес кружку, наполненную кровью архара.

      – Пей, дорогой! Пей!

      Едва сдерживая тошноту, американец все же осилил полкружки.

      – Вторую в моих горах пьют за Аустерджи, – сказал Алан, снова наполняя кружку спиртом.

      – Что он сказал? – переспросил у Сарматова полковник. – Что такое Аустерджи?..

      – Аустерджи – это святой Георгий, – пояснил Сарматов. – Осетины всегда поднимают второй тост в его честь.

      – Ну так за Аустерджи! – прохрипел американец и опять залпом опрокинул спирт, запивая его кровью.

      Отдышавшись, он обратился к Сарматову:

      – Я слышал, что ваш русский православный бог любит троицу…

      – Верно! – подтвердил тот.

      Американцу налили третью кружку спирта, которую он, давясь, с трудом осилил.

      – Хватит, больше не наливай! – остановил изготовившегося Алана Сарматов. – Такая доза «шила» и слона свалит!.. Ваня, раскурочь с десяток маслят, а порох – в кучку! – приказал он Бурлаку, прокаливая на костерке лезвие десантного ножа. – Алан, сунь ему в рот берет, чтобы американскую улыбку не попортил!..

      Тщательно вымыв спиртом нож и руки, Сарматов подошел к американцу, который уже вырубился после наркоза и храпел на ложе из полыни у самого входа в пещеру.

      – Держите его крепче, мужики! – попросил Сарматов. – Лишь бы вену не задеть! У меня руки от напряжения дрожат, – пробормотал он, погружая лезвие ножа в рану.

      Американец стал дергаться и громко вскрикивать, но, к счастью, не просыпался.

      – Держите его, мать вашу!.. – закричал Сарматов. – Терпи, полковник!.. Терпи!.. – бормотал он, хотя было ясно, что американец ничего не слышит. – Алан, лей «шило» прямо в рану…

      Алан безропотно исполнил просьбу. Спирт смывал сгустки крови, и они, пузырясь, стекали на полынь.

      – Где она тут, чмо долбаное! – бормотал Сарматов. – Найду тебя, сучара!.. Сейчас!.. Сейчас!.. Ага-а-а, вот ты где! Терпи, терпи, казаче, президентом станешь! – Лицо Сарматова заливал пот, буграми вздувались вены на шее.

      – Алан, лей спирт в дырку! – закричал Сарматов. – Так, так, вылезай, дурища! Еще!.. Еще! Вот и она, долгожданная!..

      Увесистый кусок свинца выскользнул из окровавленных рук Сарматова и с глухим