Баклан Свекольный. Евгений Орел

не выделялся.

      Вникать в подробности детской психологии недосуг. Работа, знаете ли, кухня, стирка, уборка – где уж там, не до Сухомлинского. Вот мама и давай жалеть орущее чадо и ругать якобы обидчика, в уверенности, что коль дитя плачет, значит, ему сделали больно. Физически – может быть. Но такое «сострадание» вредит детской психике, поощряя моральную слабость вкупе со стукачеством. Почему родители проявляют безразличие к душе ребёнка – за то с них и спрос.

      Федина мама набросилась на пацана-забияку: «Ты что делаешь?! Я вот щас тебе уши надеру!»

      Догнать мальчугана, конечно, не удалось, и оба его уха остались целыми.

      Феде ясно, что отныне в глазах двора он – «маменькин сынок». Стыдобище-то какое! Ужас!

      В игру его так и не приняли. Но как же это? Сами ведь играют, а Феди будто и на свете нет. Такое стерпеть – нет сил.

      Дождался Федя, пока мама зайдёт в подъезд, за углом дома снял майку, трусики… и вбежал во двор теперь уж не только босиком, но и голяком.

      Игра прекратилась. Короткая немая сцена сменилась детским улюлюканьем и смехом. Из окон показались и взрослые, удивлённые и шокированные. Федя как угорелый мотался туда-сюда, довольный и счастливый. Теперь-то его заметили! О нём будут говорить! И в игру возьмут непременно!

      Дети в пятилетнем возрасте должны стесняться выставлять напоказ голое тело. Понимал это и Федя. Вот и решил эпатировать публику, зная, что привлечёт к себе внимание.

      Развязка наступила жестокая, но предсказуемая. На шум выбежала Федина мама и давай гоняться за отпрыском по двору, вызвав новый взрыв хохота. Теперь уже и взрослые, выглядывающие из окон и находящиеся во дворе, надрывают животики.

      Мама наконец-то ловит голяка, хватает под бок маленькое туловище и на ходу, при всех, давай лупить ладонью по известной точке. От обиды и боли Федя заорал так, что соседи, только что катавшиеся от хохота, бросаются в его защиту:

      – Да что же вы делаете, Марта Абрамовна?!

      – Да зачем же так?

      – Ну, подурачился малыш…

      Мать не вняла увещеваниям. Так и втащила малыша в подъезд, обхватив под бок и продолжая лупить нежное детское тельце. Даже не поинтересовалась, куда он подевал одежонку.

      Еще долго из подъезда слышались плач и крики того, кто так щедро одарил дворовую публику зарядом бесплатного смеха.

      Феде захотелось умереть. Только не сразу. Пускай все знают, что дни его сочтены, возятся вокруг него, плачут, утешают, мол, мы тебя спасём, Феденька, ты выживешь. Да где там! Не дождутся! Он им не дастся! Он – умрёт!!! И все придут на его похороны, будут рассказывать, какой он был хороший. Да не всё ли равно, что будут говорить? Лишь бы о нём, любимом.

      В доме ещё недели две нет-нет, да и вспоминали о голом пробеге «мальчика из тринадцатой квартиры». И, странное дело, с тех пор его принимали во все игры, даже в подростковые. Бывало, трезвонит дверной звонок, и на удивлённые взгляды мамы, папы и бабушки дети наперебой сыплют вопросами:

      – А Федя выйдет?

      – А можно, Федя с нами погуляет?

      И на строгое…

      – Нет,