Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли. Кэтрин Уэбб

подарком ее дяди. Фортепиано завалено кипами нот, книгами с гимнами и партитурами. Пальцы Альберта легко касаются клавиш слоновой кости. Эстер прислоняется к дверному косяку и с минуту наблюдает за мужем, слушая тихие музыкальные фразы, которые повторяются снова и снова с небольшими вариациями. От усердия он склонил голову, и короткие волоски на шее золотятся при свете послеполуденного солнца. Она не решается его потревожить, боясь вызвать неудовольствие. С той ночи, когда разразилась гроза, между ними сохранилась некоторая неловкость, о которой они не говорят и которая заставляет ее сомневаться в его любви. Проходит минута, он – кажется, почувствовав ее присутствие – распрямляется, оборачиваясь через плечо. Эстер улыбается.

      – Извини, дорогая. Я не хотел тебя будить, – говорит он, пока она проходит в комнату, чтобы сесть рядом с ним.

      – Ты не разбудил, – уверяет Эстер, радуясь, что он вроде бы всем доволен. – Я сама проснулась и хотела встать. Сочиняешь новый гимн?

      – Увы, я сочиняю все тот же гимн, – вздыхает Альберт. – Один и тот же третью неделю! Никак не удается положить слова на музыку… Это ужасно раздражает.

      – Тебе нужно отдохнуть, милый, – предлагает она.

      – Не могу. Не раньше, чем разберусь с ним.

      – Сыграй. Может быть, я чем-нибудь помогу. – Эстер садится на стул рядом с ним, лицом к клавиатуре.

      – Хорошо, только он совершенно не готов для игры на публике, – смущенно предупреждает Альберт.

      – Я не публика. Я твоя жена. – Эстер улыбается и осторожно берет его под руку, легко, чтобы не стеснять его движений.

      Альберт извлекает первый аккорд, настраиваясь на тональность.

      – Господь, Отец Небесный, куда ни кину взгляд, небесной щедрости Твоей плоды висят! Твой глас и в птичьей трели, и в рокоте волны – Тебе внимаем мы, Твои сыны… – негромко поет Альберт, его голос прыгает вверх-вниз на каждой ноте, как ребенок, играющий в классики. – Вот видишь! – Он умолкает, расстроенный. – Последняя строчка не ложится на музыку!

      Эстер протягивает руку и сама играет последние ноты. Она напевает себе под нос, позволяя мелодии двигаться в собственном ритме.

      – А вот так? – Она откашливается. – Твой глас и в птичьей трели, и в рокоте волны – Тебе внимаем мы, Твои сыны, – поет она.

      Альберт с обожанием улыбается ей:

      – Дорогая, у тебя настоящий дар, я даже завидую. Это ты должна сочинять гимны, а не я! Спасибо. – Он целует ее в лоб, лицо его открыто и сияет от счастья.

      У Эстер перехватывает дыхание, она боится заговорить, поэтому улыбается и снова наигрывает простенький мотив; и вот так они сидят, залитые приглушенным солнечным светом, рука в руке, напевая и негромко играя на фортепиано.

      К одиннадцати вечера дом становится темным и молчаливым. Опускается тихая ночь, напоенная ароматами и теплая, немного не по сезону. Кэт, неслышно ступая, покидает свою комнату, проходит по коридору, спускается по черной лестнице. Ее ноги уже знают, на какие половицы