Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы. Нина Молева

лет, проведенные в Париже, не оправдали надежд флорентийца. Единственный полученный им за это время заказ – на пышнейшее надгробие бывшему королевскому министру Симону Арно, маркизу де Помпонну, – был резко раскритикован придворными и газетами. Единственным утешением становится знакомство через вдову-маркизу с папским нунцием, епископом Филиппом Антонио Гуалтерио, соотечественником и к тому же заядлым нумизматом. По-видимому, на почве этого увлечения епископ оказывает скульптору услугу – достает ему титул графа Папского государства и орден Иоанна Латеранского. Что же касается денег, семье приходится проживать приданое графини Растрелли.

      Неожиданное избавление приходит из России. Сразу после смерти Людовика XIV, осенью 1715 года Петр I пишет в Париж русскому резиденту Конону Зотову: «…понеже король французский умер, а наследнику зело молод, то, чаю, многие мастеровые люди будут искать фортуны в других государствах для чего наведывайся о таких и пиши, дабы потребных не пропускать…» Скульптор Растрелли по счастливой случайности попадает в поле зрения резидента.

      19 октября 1715 года был подписан договор между Иваном Лефортом и Растрелли, согласно которому «помянутый господин Растрелли обязуется ехать в Санкт-Петербург с сыном своим и учеником своим и работать там в службе его императорского величества три года». Причем, явно преувеличивая свои профессиональные возможности, Растрелли-отец обещает даже создавать искусственные мраморы разных цветов и машины для театров в опере и комедиях.

      Петр встречается с Растрелли-отцом на полпути в Петербург – в Кенигсберге и за время часовой беседы подробно растолковывает свои замыслы в отношении строительства дворца в Стрельне. Скульптор готов выступить и в роли архитектора. Он в восторге от открывающихся перед ним возможностей, но когда он попытается выставить Петру счет за проведенные в Берлине ввиду сильных морозов лишние недели, то тут же получает: «…а что в Берлине жил лишних пять недель для своих прихотей и за это ему платить не надлежит. Платить как… договаривался по гривне за ливр, а не по полтора…» Счет деньгам царь умел вести, и современники готовы были его обвинять в прижимистости, если не в прямой скупости: кто, кроме него, стал бы носить носки до семи штопок.

      Оказывается, Растрелли-отец рассчитывал в отношении архитектуры не на себя – на своего сына, который со временем признается: «Я составил генеральный план всего расположения мызы Стрельна, а также приступил к изготовлению модели большого сада с видом на море». План был одобрен Петром, но общее руководство работами строительными в Петербурге он предпочитает передать приглашенному им из Парижа действительно знаменитому зодчему Леблону. Растрелли-отца ставят в известность, что в дальнейшем ему следует во всем согласовывать свою работу именно с Леблоном. Попытка итальянца отстоять свои права, несмотря на поддержку самого Меньшикова, кончается полным крахом. Резолюция Петра не оставляет