.

драгоценный!

      …Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя – так он еще ближе к нам. Но все же как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос!..

      Кажется, дела поправляются. Только, дорогой, будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту, дай им теперь почувствовать порой твой кулак. Они сами просят об этом – сколь многие недавно говорили мне: «Нам нужен кнут!» Это странно, но такова славянская натура: величайшая твердость, жестокость даже и – горячая любовь!.. Они должны научиться бояться тебя – одной любви мало. Ребенок, обожающий своего отца, все же должен бояться разгневать, огорчить или ослушаться его! Надо играть внешними поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука. Тогда доброта будет больше цениться, мягкость одну они не понимают. Удивительны людские сердца! И, странно сказать, у людей из высшего общества они не мягки и не отзывчивы… Они еще боятся тебя и должны бояться еще больше, так что, где бы ты ни был, их должен охватывать все тот же трепет…

      Пожалуйста, съезди к образу Пречистой Девы, как только сможешь…

      Дорогая моя!

      Прибыл благополучно. Ясно, холодно, ветрено. Кашляю редко. Чувствую себя опять твердым, но очень одиноким… Мысленно всегда вместе. Тоскую ужасно.

      Мой ангел, любовь моя!

      Ну вот, у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби – больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят…

      Мое возлюбленное солнышко!

      Ты пишешь о том, чтобы быть твердым повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место. Спи спокойно, хоть я не могу согреть тебя.

      Любимый, драгоценный, свет моей жизни!

      Они подло поймали тебя, как мышь в западню, – неслыханный случай в истории. Гнусность и унизительность этого убивают меня…

      Я ничего не знаю о войне, живу отрезанная от мира. Постоянно новые, сводящие с ума известия – последнее, что отец отказался занимать то место, которое он занимал в течение двадцати трех лет… Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем ты клялся на своей коронации. Мы знаем друг друга абсолютно, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына, и страну, и свою святую чистоту, и (Иуда Рузский!..) ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране.

      Обнимаю тебя крепко и никогда не дам им коснуться твоей сияющей души. Целую, целую, целую, благословляю тебя и всегда понимаю тебя. Женушка.

      3

      Он помнил ее и свои письма почти наизусть. И сейчас, подъезжая к мятежному Петрограду и плетясь на поезде почти пешим шагом, он лишний раз подумал, что все это значит.