Столкновение с бабочкой. Юрий Арабов

как никогда популярен, – с тревогой произнесла Надежда Константиновна. – Но я боюсь, его уронят.

      – Главное, чтоб он сам себя не уронил, – заметил Карл.

      – А ведь при царе было лучше, – сказала Крупская.

      В ее голове возникли отчего-то ворота шлюза, которые удерживали бурную воду. Водой был народ, шлюзом – царская охранка, спасавшая пейзаж от затопления. Другое дело, что переборщили. Вода, лишенная движения, начала гнить, и сам шлюз, проржавев, выпустил на простор не здоровую воду, а перебродившее сусло.

      – Нужно отбить Володю, – пробормотала жена.

      – Это вряд ли возможно. Разве что частями… Когда устанут, они сами его отпустят.

      Оба поспешили на площадь, туда, куда лился серый дождевой поток революционного паводка, несшего Ленина на себе.

      На площади перед вокзалом стоял броневик, служивший возвышением для приехавших революционеров. На нем кричал что-то незнакомый оратор, сжимая кулаки и грозя ими весеннему воздуху столицы. Его пытались слушать, но от общего восторженного смятения никто ничего не понимал.

      Толпа принесла на броневик Ленина, и он с трудом взобрался на башню, оттеснив героя предыдущих десяти минут, который тяжело дышал и был бледен.

      – Можете ничего им не говорить. Они все равно не слышат, – пробормотал неизвестный революционер, слезая с башни.

      – Но вы все-таки говорили…

      – Ошибаетесь. Я только рот открывал.

      – И вас не били?

      – А за что? При такой организации митинга главное – это жестикуляция. Машите руками, танцуйте «Яблочко»… Эффект будет тот же.

      Он осторожно спустился на мостовую и пропал в толпе.

      Владимир Ильич с ужасом оглядел площадь. С высоты она казалась неглубоким озером. А точнее, небольшим деревенским прудом, в котором плавали гуси и купались чумазые крестьянские дети. Несколько сот человек. Может, тысяча. На вокзале она представлялась грозной силой. Но здесь, в пространстве большого города, люди напоминали груду черных семечек. Несколько извозчиков стояли у самого тротуара и с интересом смотрели на броневик и на взволнованного профессора, который ничего не мог сказать по определению – а студентам и не надо.

      Для Ленина это явилось совершенно новым опытом. До этого он выступал пару раз в уездном суде в качестве адвоката и много раз – на партийных съездах и конференциях, но там все было по-другому. Чтобы перекричать оратора от меньшевиков, нужно было просто напрячь голосовые связки. Здесь же, на открытом воздухе, никак не приспособленном для устных дефиниций, одних голосовых связок оказалось мало. Русская революция ничем не вооружена технически, – подумал Ильич. Где усилители звука? Хоть бы рупор дали, сволочи!

      – Дорогие товарищи депутаты! Рабочие, солдаты, ремесленники и крестьяне…

      Есть ли здесь крестьяне? – подумалось ему. – Да нет, откуда им быть? Они ведь, поди, сеют по весне… А мироеды? Хорошее слово – «мироед»! Как это я забыл о нем?..

      – Не дайте увлечь себя всяким мироедам! – закричал он что есть мочи. – Всяким филистерам от политической кухни, меньшевикам,