Добронега. Владимир Романовский

что они опровергают сегодняшнюю парадигму. Потому, что если их признать подлинными, историкам нужно будет признать ошибки и пересмотреть очень, очень многое. Слишком многое. Никто на это не пойдет. Сегодня, во всяком случае. Уж вы мне поверьте. Но в них – настоящая, всамделишная Русь того времени, и всамделишные русские люди. Настоящие. Живые. Вы себе представить не можете … да … и написано все это вовсе не сигтунцем из рода Ягаре.

      – Из чего вы это заключили?

      – Сигтунец сносно владел тогдашним славянским наречием, а вот склонности к письму у него не было никакой. И к чтению тоже. А написано все это явно человеком просвещенным. И я знаю, как его звали. Хотите скажу?

      – Скажите.

      – Звали его Нестор.

      – Стоп, стоп. Какой Нестор? Тот самый Нестор? Монах? Автор…

      – Да, автор галиматьи, к изданию которой приложил руку мой предок – тоже. Но галиматью он писал ради денег, или почестей, заказ выполнял. Монахом он скорее всего не был. Изображал монаха – может быть. А это всё, – он тряхнул пачкой распечаток, – в отличие от заказа, написано честно, вменяемым языком, с массой подробностей из жизни, с подлинными разговорами … словом, это как раз и есть история. Вы себе не представляете! … Там, к примеру, объясняется, кто на самом деле был Илья Муромец. И на былинного деревенщину он совершенно не похож, уверяю вас. И сестра Ярослава там … эка баба неуемная … Ну, много там всего – заговоры, интриги, похищения, подкупы … чего там только нет. И я даю все это вам.

      Он снова залез в свой портфель и выволок оттуда толстенную папку.

      – Мне?

      – Вам.

      – Э…

      – Нет, я не стану присылать вам все это на мыло. Не хочу. И вам не рекомендую загружать подлинник в интернет. Оно так надежнее. А даю я все это вам для того, чтобы вы все это переписали, ничего не упуская, в форме романа.

      – Позвольте…

      – Да, вы правы, в один роман тут не уложиться, нужно писать три или четыре. Пусть будет – ну, скажем, тетралогия. «Русская Тетралогия». Звучит? Писать это нужно по-русски. Потом переведем, ежели нужно.

      – Знаете, я…

      – Ну?

      – Я пишу в основном по-английски.

      – Я знаю.

      – По-русски – только стихи, и несколько статей написал. И путеводителей несколько. Про Париж, про оперу…

      – Что мне ваш Париж. Тут целая эпоха, и все подлинное.

      – Да, но…

      – А вы возьмите и попробуйте.

      – Хорошо. Ответьте на вопрос.

      – Попробуйте, попробуйте.

      – На вопрос ответьте!

      – Ну?

      – Почему я? В России чего, романистов не стало?

      – Я читал ваши американские исторические романы.

      – Польщен, но при чем тут…

      – Это как раз то, что нужно. У вас своеобразный, но очень легкий, очень жизненный стиль, и юмор – именно такой, какой нужен в данном случае. Монографии читают единицы. Романы читают миллионы.

      – Краснею, но все-таки…

      – Хорошо, объясню.

      Потомок Тауберта поморщился. И сказал так:

      – В России до сих пор никто не удосужился