Иннокентий Анненский. Иннокентий Анненский

такое небо,

      Такая игра лучей,

      Что сердцу обида куклы

      Обиды своей жалчей.

      Как листья тогда мы чутки:

      Нам камень седой, ожив,

      Стал другом, а голос друга,

      Как детская скрипка, фальшив.

      И в сердце сознанье глубоко,

      Что с ним родился только страх.

      Что в мире оно одиноко,

      Как старая кукла в волнах…

      Анненский часто достигает «энергической точности и картинности» (Бунин), с которой слито состояние человека, слито, а не перенесено: «зарево едва коробит розовые стекла», «лоскутья облаков», «высоко над дугою звенело солнце для меня», «шумен сад, а камень бел и гулок», «мягкие тучи пробив, медное солнце смеялось», «солнце за гарью тумана желто, как вставший больной», «если ночи тюремны и глухи, если сны паутинны и тонки». Или конфликтное единство традиционного лиризма (вплоть до поэтизмов, сентиментальности, банальщины) с модерной, авангардистской изобразительностью:

      Вот сизый чехол и распорот, —

      Не все ж ему праздно висеть,

      И с лязгом асфальтовый город

      Хлестнула холодная сеть…

      Хлестнула и стала мотаться…

      Сама серебристо-светла…

(Дождик)

      И я лежал, а тени шли,

      Наверно зная и скрывая,

      Как гриб выходит из земли

      И ходит стрелка часовая.

(Бессонница ребенка)

      Снегов немую черноту

      Прожгло два глаза из тумана,

      И дым остался на лету

      Горящим золотом фонтана.

(Зимний поезд)

      Трагедийное напряжение этих стихов, их пластическая и звуковая мощь скрыто поддержаны тихостью названий. Впрочем, как и многих других («В дороге», «Под новой крышей», «Свечка гаснет», «Свечку внесли», «Под зеленым абажуром», «В вагоне», «С кровати», «Из окна», «Будильник», «Рабочая корзинка»). Это очень существенно для лирики Анненского вообще.

      Резкость, с которой Анненский изображает психологическое состояние, держится на вибрирующем напряжении чувства.

      Если б вдруг ожила небылица,

      На окно я поставлю свечу,

      Приходи… Мы не будем делиться,

      Всё отдать тебе счастье хочу!

      Ты придешь и на голос печали,

      Потому что светла и нежна,

      Потому что тебя обещали

      Мне когда-то сирень и луна.

      Но… бывают такие минуты,

      Когда страшно и пусто в груди…

      Я тяжел – и немой и согнутый…

      Я хочу быть один… уходи!

(Canzone)

      Отброшенный свет последних строк, их прозаическая неуклюжесть и сбивчивость преображают лирическую пьесу. И то старинное, трогательное, прелестно-сентиментальное, что пронизывает стихотворение, оказывается в свете правды. Происходящее происходит сейчас. Сиюминутность, мгновенье драмы, не спрашивая разрешения, задевают нас. И мы уже не свидетели, не наблюдатели, мыее действующие лица.

      Одно из высочайших созданий Иннокентия Анненского,