Нопэрапон, или По образу и подобию. Генри Лайон Олди

оглох. – Вовка, тебя какой-то Олег спрашивает. Подойдешь?

      Мне пришлось ждать еще минуты три-четыре, прежде чем женский голос в трубке сменился мужским.

      Хриплым, будто мороженого объелся или с перепою.

      – Монахов у телефона.

      Ишь ты!

      – Привет, Володя. Это я. – Слава богу, не стал выяснять: «Кто „я“?! – Слушай, я тут газету читал…

      Неприятный смех. Трубка смеется долго, очень долго, и я ловлю себя на желании послать все к эбеновой маме и закончить этот паскудный разговор.

      – Грамотный? – отсмеявшись, интересуется трубка. – Прессу полистываешь? Дергаешься небось: а вдруг твоих криворуков зацепит?

      Я молчу.

      Я всегда молчу перед тем, как учинить выходку, о которой после буду шумно сожалеть.

      Ленчик когда-то, изучая мой гороскоп, сообщил, будто в прошлой жизни я был «судьей неправедным», скорым на опрометчивые поступки.

      Пожалуй, он прав.

      – Ты не дергайся, сэнсей, – рокочет в трубке. – Ты спи спокойно: я о вас – ни словечка. Не знаю, не ведаю, в глаза не видел. Ты только вот о чем подумай, сэнсей, ты крепко подумай: двенадцать лет жизни – коту под хвост! А, сэнсей? Что скажешь?! У тебя ведь не двенадцать, у тебя поболе будет… Не жалко?

      И гудки.

      Короткие, наглые.

      – Ну что? – спрашивает Димыч.

      «Олежа, как?» – сквозит во взгляде Ленчика.

      Я молчу.

      Никогда, никогда раньше Монах не разговаривал со мной в подобном тоне!

      – Все нормально, – отвечаю я. – Он про нас забыл и забил. Все нормально, мужики…

      И только тут замечаю, что кручу в пальцах чайную ложку, как крутят нож перед обманным ударом.

* * *

      Май наконец-то вспомнил, кто самый радостный в году, и плеснул в глаза солнышком.

      От Дубравы мы с Димычем сразу свернули к выводку турников, свежепокрашенных каким-то доброхотом, а оттуда взяли напрямик. Делать так было опрометчиво. Здешние лесопосадки испокон веку обладали норовом незабвенного ляхофоба Сусанина – стоило покинуть торные пути, как дорога вместо сокращения удлинялась раза в три. Год за годом мы топаем здесь, под каждым кустом если не стол и дом, то уж шашлык бывал наверняка – а вот надо же! Не иначе, леший шалит. Оставалось лишь угрюмо бормотать под нос: «И с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…» Ну и плевать. Пусть их тянутся. До занятия еще час с лишним, времени навалом.

      Мы, собственно, специально приехали ни свет ни заря, желая самолично осмотреть родную полянку после зимних невзгод.

      И прикинуть возможный объем работ по благоустройству.

      Наверное, со стороны это выглядело потешно: двое упитанных мужчин в самом расцвете сил подпрыгивают на ходу, елозят подошвами кроссовок по особо мокрым участкам, иногда останавливаются и раскорячиваются жабами перед дождем, задумчиво перенося вес то на одну, то на другую ногу… Чем славна Дубрава – со стороны пялиться некому. Тишь да гладь. И можно без глупых комментариев выяснить, что по такой погоде делать можно, что можно, но стремно, а с чем стоит погодить до более сухих времен.

      Мы перебрались сюда лет