Кораблики, или «Помоги мне в пути…». Владислав Крапивин

плечом. Не было у меня причины сердиться на Эльзу, но я защищался от ее сочувствия. Впрочем, скользнул в голове и упрек: «Чем сюда приходить, пошла бы в школу да заступилась…»

      Она словно услыхала мою мысль.

      – Я была в школе. Пыталась объяснить, как все это… неумно. Но, к сожалению, не получилось… Знаешь, я никогда не умела разговаривать с учительницами. Еще со времен гимназии…

      Я опять шевельнул плечом: что, мол, тут поделаешь…

      Эльза сказала осторожно:

      – Но я, Петя, не понимаю главного. При чем тут хор? Ведь у нас-то никто тебя не обижал…

      Глаза у меня уже набухли, но я опять на миг глянул Эльзе в лицо:

      – Как же не понимаете? Все в галстуках, а я…

      – Мне кажется, что это все же не главное. Главное, как ты поёшь.

      В самом деле до нее не доходит, что ли? Вот стоит на сцене в три ряда хор, на каждом красный галстук, а я впереди – с голым воротом. И все видят. И все знают. И я как… приговоренный какой-то. Как Турунчик тогда… И хотя бы причина была! А то ведь ни за что!

      – Ну ладно… – вздохнула Эльза. – А… что ты мастеришь тут?

      Я сказал опять полушепотом:

      – Кораблик.

      – Понятно. А какой именно кораблик? – Ей, видимо, важно было продолжать разговор. Хоть о чем, лишь бы не молчать. – Бывают ведь всякие… фрегаты, шхуны…

      Я ответил суховато, но без упрямства:

      – Это обет.

      Она поняла сразу. Не спутала со словом «обед». Но удивилась:

      – Разве такие бывают? Не слыхала.

      Я не поленился, сходил в сарай. Там на полке со всяким хламом лежали несколько подшивок старинного журнала «Нива». Я принес тяжеленный том. Открыл посредине. Там была картинка.

      В бедной, с каменными стенами и окном-щелью, церкви стоял перед иконой мужчина. Длинноволосый, в жилете со шнуровкой, в таких же, как у меня, штанах с пуговицами под коленками, в деревянных башмаках. За штаны рыбака цеплялась крошечная девочка в чепце с оборками и в платье до пола. Видимо, дело происходило в давние времена в какой-то голландской или французской деревне. Мужчина был, скорее всего, рыбак. Он держал очень красивую модель корабля. Протягивал ее к иконе. Кто на иконе, было не видать, только край и лампада. А кораблик был различим до каждой мелочи: все узоры на корме, швы на парусах, крошечные блоки, лесенки-снасти…

      Эльза Оттовна чуть улыбнулась:

      – И ты считаешь, что «обет» – это род парусника? Вроде брига или шлюпа?

      Именно так я считал. Рыбак сделал кораблик на радость дочке и для украшения своего бедного дома. И принес в церковь, чтобы освятить его. Я знал, что в прежние времена был обычай освящать всякую готовую работу: брызгать святой водой и говорить молитвы…

      Эльза Оттовна очень мягко сказала:

      – Здесь, Петя, дело обстоит не совсем так. Картина называется «Обет», потому что здесь обещание. Клятва Богу… Наверно, этот моряк попал в страшный шторм и пообещал Спасителю и Богородице, что, если вернется невредимым, сделает красивый кораблик и поставит его перед образом в церкви.