Страшный дар. Екатерина Коути

протиснулась миссис Брамли, жена молочника. Ее простое лицо было усыпано веснушками, крупными и бледными, а от рук пахло кислым молоком. Траурного платья у молочницы не водилось, но в знак уважения к покойному она закуталась в самый дорогой предмет своего гардероба – черную шаль из шетландского кружева.

      Оглядевшись, женщина поскучнела.

      – Какие… богатые похороны, – промямлила она.

      – Я очень рада, что хоть кто-то заметил! – фыркнула миссис Стоунфейс, подобно оперной певице, которая рассчитывала на корзины цветов, а получила одну жалкую гвоздику.

      – Мы с соседями собирали деньги… почти пять фунтов.

      – Я могу отчитаться за каждый пенни.

      – Так мы же для девочки.

      – Поверьте, миссис Брамли, уберечь ее отца от скальпеля – вот самое лучшее, что вы могли сделать для Агнесс.

      – Так-то оно так… А с девчушкой что?

      – Вы про траур? Агнесс, оставь своим ужимки и поди к нам!

      Девочка подбежала, миссис Стоунфейс покрутила ее туда-сюда.

      – На новое платье денег не хватило, зато я отнесла ее старое ситцевое красильщику. Вот, поглядите, миссис Брамли. С виду точь-в-точь как бомбазин! Да вы пощупайте, пальцами помните – каков материал!

      – Добротный, – смиренно промолвила молочница, которая тоже побаивалась деятельной вдовы.

      Не в укор ей будет сказано, миссис Стоунфейс покривила душой. Платье прокрасилось неравномерно, с рыжими разводами, да вдобавок еще и село. Стоило ее мучительнице отвернуться, как девочка совала палец под воротничок и торопливо чесалась. Умом она понимала, что ей положено оплакивать отца, а не хныкать из-за платья, каким бы уродливым и тесным оно ни было. Но как же трудно скорбеть, когда зудит шея!

      – Девчушку-то куда теперь, а? – не унималась миссис Брамли. – Неужто на хлопкопрядильную фабрику? Она и недели там не выдюжит.

      – Ну что вы, миссис Брамли! Мистер Ладдл подыскал для нее отличную школу.

      – Для бедных, небось?

      – Уж не для титулованных особ, – развела руками миссис Стоунфейс.

      Женщины были так поглощены обсуждением ее будущего, что не заметили исчезновения самой Агнесс. Она подкралась к двери, но на улицу выйти не смогла – немой плакальщик загородил проход.

      – Меня увозят в работный дом, – сообщила ему девочка.

      Паренек заупокойно молчал, не иначе как в знак согласия. Это Агнесс приободрило.

      – Но я не хочу повиснуть на шее у прихода! – ввернула она фразу, которая звучала лейтмотивом в разговорах взрослых. – Я делаю бумажные цветы, и рисую акварелью, и вырезаю открытки, премилые! Обществу от меня будет столько пользы!

      Парнишка зажмурился.

      – А они хотят запереть меня в работном доме, и чтобы я там пеньку щипала. Но я им не дамся. Убегу прямо с кладбища. Только куда мне потом? Как думаешь?

      – Я немой плакальщик, понимаете, мисс? Немой. Не велено мне болтать, не то хозяин выдерет, – просипел парнишка,