Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная. Татьяна Николаевна Зубачева

как, Андрей? Работать можешь? Или полежишь, отдохнёшь?

      – Во! – восхитился Андрей. – Вот брат у меня. Другой такой язвы не найдёшь.

      – Ну, до тебя мне далеко, – рассмеялся Эркин.

      Колька с удовольствием заржал.

      Работы и впрямь оставалось немного. И солнце стояло ещё высоко, когда Андрей с шиком заорал:

      – Принимай работу, хозяйка!

      А Колька залихватски свистнул. Колобок, как из-под земли выкатившийся им под ноги, попытался тоже свистнуть, но у него даже шипения не получилось. От обиды он чуть не заплакал, но тут его сгрёб в охапку Андрей и стал показывать столицу, подбрасывая в воздух. Колобок упоённо визжал. Ещё Андрею хотелось посмотреть, как у кур новоселье пройдёт, оценят ли они, что всё по науке сделано, по затрёпанной, многократно подклеенной книге «Птицеводство». Но Эсфирь позвала их пить чай.

      – Обойдутся без тебя куры, – шлёпнул Андрея по спине Колька. – Им петух всё разобъяснит.

      Снова умылись, отмыли уже основательно руки и… и Андрей опять всё перекрутил. Чтоб пить чай не на кухне, а в горнице. Долго ли стол перетащить? Да им, троим, тут и плюнуть некогда. Сразу сообразив, зачем он это затеял, Эркин досадливо прикусил губу. Какой же он в самом деле… чурбан бесчувственный. Ведь понимал, что все эти «я подремлю… идите ешьте…» – это всё, чтоб им не мешать, а Андрей и понял, и вон, придумал, чтоб и Семён с ними со всеми чаю попил.

      И пили чай долго, с шутками и смехом, с хозяйственными разговорами. И Андрей вёл разговор так, чтоб всем было хорошо. А потом стол утащили обратно в кухню и сидели уже просто так. И опять Эркин играл на гитаре и пел. И один, и на два голоса с Андреем, и Кольке подыгрывал, когда тот пел свои флотские песни.

      И ушли уже в темноте.

      И всё наоборот. В Старом городе усталая тишина, а за путями праздничный шум субботнего вечера.

      – А здоровско ты играешь.

      – Знаешь, – счастливо улыбался Эркин, – я же пять, нет, шесть лет гитары не держал, думал, забыл всё, и руки не те. Сам удивился, что получается. И что раньше играл, помню, и новое подбираю.

      Андрей кивнул.

      – Да, если что знал или умел, то уж не забывается.

      Эркин быстро искоса посмотрел на него и отвёл глаза. Андрей словно не заметил этого и продолжил:

      – Знаешь, я о шмотье, ну, вот нисколечко не жалею и не жалел, а за инструмент психовал. И ножи жалко. И призовой, и расхожий. А твой? Цел?

      Эркин вздохнул.

      – Когда нас арестовывали, оружие отбирали. И… и я рукоятку отломал.

      – Чего?! – изумился Андрей. – Как это?

      – Ну, о колено.

      – Силён ты, братик, – покачал головой Андрей. – Я ж на совесть делал. А дальше что?

      – Ну, я здесь уже кольцо приклеил и на ремешке с собой носил. А… а когда отец твой приезжал, я ему отдал, – уже твёрдо закончил Эркин.

      – Это Бурлакову, что ли? – хмыкнул Андрей.

      – Он твой отец, Андрей. Неужели… ты совсем ничего не помнишь?

      – Помню, не помню… Не в этом дело, Эркин. Он сам по себе, я сам по себе. Он – Бурлаков, а я – Мороз.

      – Андрей…

      – Нет, братик,