Чужие подъезды. Дина Рубина

Кисловодском было…

      – Ну, хорошо…

      – Только не проговорись, смотри!

      – Ладно.

      – И заранее начинай… Сегодня приди и невзначай так… за ужином, мол, обещают… Есть?

      – Есть.

      – Вот и прекрасно. На работе что нового? Каташев не уволился еще?

      Илья усмехнулся весело, щелчком сбил упавшую на плечо отца сухую сережку с дерева.

      – Я всегда удивлялся твоей памяти, ты всякую мою чепуху помнишь…

      – С ума сошел? – возразил отец. – Почему твои дела – чепуха? У меня только один сын. Как же не помнить о его делах?.. Ой! – лицо его вдруг осунулось, он оторопело и испуганно смотрел на Илью.

      – Что такое?

      – Ой, она же в мае не поедет! – расстроено воскликнул Семен Ильич. – Тьфу, старый дурак, совсем забыл – у нее же десятый класс, выпускной, в мае экзамены! Какая там Евпатория! Вот дурень старый, а…

      – Ну не расстраивайся.

      – На июнь просить? На июнь вряд ли дадут. Тогда уж на август… А?

      – Ну, конечно… – Илья кивнул на сверток, – что это у тебя?

      – Да вот, – засуетился отец. – Илюша, вот сослуживица купила сыну, оказалось – велика. Я взял для тебя и не знаю: кстати, некстати?

      – А ну, дай… – Илья раскинул на коленях темно-серую «водолазку», пощупал материю.

      – Ну, ты молоток, Семен Ильич, блеск «водолазочка»!

      – Нравится, да? – обрадовался отец. – Порви на здоровье, Илюша.

      – Ладно, – сказал Илья, поднимаясь. – Ты уж извини, бабаня сегодня стирает, такой великий день…

      – Конечно, конечно! – воскликнул отец. – Что ж ты сразу не сказал? Дома же волнуются, иди!

      Защитив от солнца глаза, Семен Ильич, прищурившись, смотрел на Илью. Красивый у него получился сын, никто не скажет – солнце в каштановом чубе играет, глаза серые, насмешливые.

      Перед тем как завернуть за угол, Илья обернулся, отсалютовал отцу свертком.

      – До свидания, до свидания, будь здоров, – пробормотал себе Семен Ильич.

      Илья открыл своим ключом дверь, положил на тумбочку полбуханки ржаного, прислушался. Из кухни был слышен голос матери – профессионально внятный, с учительскими интонациями.

      – И если в классе восемнадцать балбесов, то по истории будет восемнадцать двоек, говорю… Вы – завуч! Родителей боитесь? – говорю. Приведите ко мне восемнадцать родителей, я объясню им, что такое История!

      Илья бесшумно надевал тапочки.

      – Я учитель старой закалки, – говорю, – и вам меня на колени перед ведомостью не поставить! Плевала я на ваши девяносто восемь и семь десятых процента.

      Не зажигая света, Илья на ощупь нашел за дверью старую заветную кошелку, в которой бабка держала яблоки, нащупал одно, вытер его о рукав рубашки и надкусил.

      – А знаешь, мам, – продолжала на кухне мать уже тише и задумчивей. – Я, наверное, сильно постарела, со мной что-то случилось. Я опять, как в детстве, стала нищим подавать. Иду вчера по рынку…

      – У нас нет нищих!

      Мать и бабка обернулись, как по команде. Прислонившись