Семиведьмие. Бронзовый котел. Эйрик Годвирдсон

даже Мод не разобрала на этот раз, что именно говорила Ингерда.

      Расчесала Лалейн ее чудесные волосы. Смыла с косульей шерсти следы крови, погладила сухою ладонью звериную шею и девичью голову, макнула кончик кривого пальца в миску с жидко разведенной красной глиной – и начертала на белом ясном лбу Лалейн руну, что означает землю. Пробормотала:

      – Недр Отец и Матерь того, что на лике Земли!

      Трижды три и черный кот!

      У-хах, трижды три и тайный ход!

      Коли слышишь – не молчи!

      Дунула в лицо девочке – и только закончила старуха выводить красной глиной ту руну, как дрогнули ее ресницы. И открылись ясные, живые глаза на прелестном личике.

      – Слы-шу, – еле различимо пробормотала дева-косуля.

      Расхохоталась старая Ингерда, и вторил ей недобрый, ликующй хохот Мод, а в трясинах за избушкой заухали громко совы.

      И что же было дальше?

      А дальше осень сменилась зимою. Про служанку и думать забыли, про ведьму и не знал никто. А про мертвую девочку-госпожу ларанда Тавтейр боялись вспоминать – Хромой барон как есть запретил.

      И вот – заметая былое, коснулся первый тонкий снежный покров земли и палой листвы, как покрывало прячет тело, возлегшее на погребальный костер. Первая зима правления в этих землях не показалась Готриду такой уж страшной – просто потому, что он не знал, что раньше никогда не выходили из этого леса осмелевшие звери так часто, не грызли охотников и их собак, не скреблись в дома.

      Подумал бы иной – ну так и холодного ветра уже давненько не упомнит никто. Холодна зима! Да, ветра – такого сильного, что гудел он под потускневшими, уже совсем не солнечными крышами замка, точно колокольный язык, бьющий по литым бокам, холодного настолько, что выдувал он тепло из стен, сколько не топи очаг – здесь этакого давно не припомнили бы старожилы. Говорили – каков хозяин в этой земле, такова и погода. О лихе, хромым бароном учиненном, молчали, ясное дело. Так, может, и забыли бы – зима кончилась, весна пришла, вздохнули свободнее люди. Забыли бы – кабы не сделалось так, что не стало покоя в лесу Тавтейр, да и в землях близ замка.

      Завелась в лесу том диковинная козочка – молодая косуля с человечьим лицом.

      Лик ее, сказывают, прекрасен был и строг, бег легок, как полет стрелы, золотые рожки на головке той косули выросли – тоньше и изящнее тех, что изваял бы лучший ювелир, точно золотые веточки. А во лбу сиял знак, как янтарная искорка или медовая капелька, говорят. Ну, то кто издали козочку ту видел, так говорит. А кто вблизи – так те сказывают, что на девичьих устах застыла злая улыбка, глаза ее горят болотными огоньками, ведьминой зеленью, и копытца у той косули острей кинжального края, а знак на лбу – древняя руна – красно-огненный, а не золотистый. А вот рожки золотые, да. Из густой волны прекрасных девичьих волос высятся, тонкие и дивно изящные.

      Да и сама косуля – очень уж красива, красивее козочки никто не видывал. Только злонравна она – держись, брат, коли боги немилостью своей оделили и встретиться на лесной тропе с нею довели.

      Заведет